Подарок от Гумбольдта

Много лет я собирался совершить прыжок к правде. Проще говоря, оперируя самыми современными методами философствования, попытаться выяснить, действительно ли значит что-нибудь появление в жизни признаков человеческого бессмертия. Это самая смелая, почти революционная акция, на какую может решиться отдельно взятая личность. С социальной и психологической точек зрения самая суть человеческих установлений выражает наше отношение к смерти. Рената говорит, что я ненавижу интеллектуалов. Да, я признавался, что хочу смешать их с грязью за то, что они попусту тратят свое и наше время. Вероятно, так оно и есть, хотя Рената преувеличивает мою злобу. Моим воображением давно завладела догадка, что природа не существует вне нас и отдельно от нас. Между миром объектов и миром субъектов нет непроходимой пропасти. Напротив, все, что вне нас, тесно соприкасается с тем, что внутри нас. Область объективного тождественна области субъективного, а природа – это мое собственное бессознательное существование. К этому выводу я пришел путем напряженной умственной работы, углубленного изучения наук и медитативного созерцания.

Итак, я находился в номере пятизвездочного отеля, но мне казалось, будто меня забросили в открытый космос. Поминутно менялись параметры, качалась система координат, распадалась связь времени. Следовало собрать все силы и, соединив метафизику с жизнью, снова обрести устойчивость.

Допустим вместе с тем, что в конце долгого и многотрудного жизненного пути нас ожидает беспробудное забытье, необъятные пустоты смерти. Что нам остается делать? Один выход – постепенно приучать себя к забытью с таким расчетом, чтобы, умерев, мы не заметили перемены. Другой – настолько испоганить себе жизнь, что смерть покажется желанной, истинным спасением. (В этом случае большая часть человечества будет готова помочь вам.) Есть третий выход, к которому редко прибегают. Он состоит в том, чтобы дать волю самым сокровенным элементам своего существа. Если впереди у нас только забытье и небытие, значит, расхожие представления справедливы, и точка. Это было бы удивительно, поскольку расхожие представления не утоляют моей жажды правды. Можно, однако, предположить и другое – что никакого небытия после смерти нет. Я лично считал так. Вернее, надеялся, что небытие не мой удел.

Такие вот мысли проносились у меня в голове, покуда Рената ворчала, что нас поселили на самом верху. Когда мы бываем с ней в Нью-Йорке, я делаю все по высшему классу. Сорю деньгами налево и направо, как старатель с Клондайка. Урбанович имеет основания утверждать, что я старый развратник, который разбазаривает свое состояние, не желая, чтобы оно попало в чужие руки. Деньги-то мои, что хочу, то и делаю. Но странная вещь: сколько почти незнакомых людей претендовали на них. Взять того же Пинскера, адвоката Денизы, волосатика с галстуком яичного цвета. Мы с ним, помимо дела, и парой слов не перекинулись. Как же он запустил руку в мой карман?

– Какие еще приготовления нам нужно сделать? – спросила Рената.

– Тебе тысячи долларов на неделю в Италии хватит?

– Чарли, ты бы слышал, что о тебе говорят в Чикаго. Это, конечно, Дениза старается. Она даже девчонок против тебя настраивает. Мама кругом слышит, что ты невыносим. А со своими знакомыми ты прикидываешься таким милым и добрым… Послушай, может, побалуемся по-быстрому? Даже раздеваться до конца не будем. Я знаю, ты иногда так любишь.

Чтобы облегчить доступ к телу, Рената стянула трусики, расстегнула бюстгальтер и села на край кровати, прелестная в своей полноте и наготе. Лицо у нее было бледное, глаза благочестиво устремились к небесам. Я приспустил штаны.

– Давай утешимся перед разлукой, – проговорила Рената. – Пусть будет что вспомнить.

Позади нас на ночном столике тревожно зазвонил телефон. Кто-то хотел поговорить со мной. Не знаю, что началось прежде – звонки или мои толчки.

– Беспокоят в самый ответственный момент, – рассмеялась Рената. – Пойди послушай. Все равно праздник испорчен. Вдобавок у тебя озабоченный вид – о дочках думаешь?

Я взял трубку и услышал голос Текстера.

– Я внизу, в холле. Ты не занят? Спустись в Пальмовый зал. У меня для тебя важные новости.

– Продолжение следует, – пошутила Рената.

Мы оделись и спустились вниз. Я поначалу даже не узнал Текстера. На нем был новый наряд: широкополая шляпа, вельветовые штаны заправлены в ковбойские сапоги.

– В чем дело? – спросил я.

– Хорошие новости. Я только что подписал договор на книгу о восточных диктаторах – Каддафи, Амине и прочих. Кроме того, мы можем подписать еще один договор – сегодня же, немедленно. По-моему, игра стоит свеч… Да, чуть не забыл. Одна дама тоже пыталась дозвониться тебе по внутреннему телефону. То ли вдова поэта Флейшера, то ли его разведенная жена, не знаю.

– Кэтлин? Где она? Куда ушла?

– Я сказал, что у нас с тобой неотложный разговор, и она согласилась прийти через часок в Пальмовый зал. А пока прогуляется по магазинам.

– Зачем ты это сделал? Зачем отослал ее?

– Не кипятись. Я устраиваю сегодня вечеринку на «Франции», забыл? У меня мало времени.