Поддельный шотландец. Дилогия (СИ)

   -- Ранкилер, стряпчий,  -- отвечала она.  -- Разумеется, он в этих местах человек известный!

   -- Ну так вот,  -- продолжал я,  -- я направляюсь прямиком к нему.  -- Так что вы можете сами судить, злодей ли я. Я скажу вам больше: хотя действительно вследствие ужасной ошибки моя жизнь в большой опасности, но это не следствие моего преступления, а следствие клеветы и нападок моих смертельных врагов.

   Лицо девушки сразу прояснилось, но зато Алан слегка огорчился, так как полная победа уплыла из под самого его носа.

   -- Больше мне ничего не надо доказывать,  -- сказала она.  -- Мистер Ранкилер -- уважаемый здесь человек.  -- И она посоветовала нам, покончив с едой, уйти из поселка возможно скорее и скрыться в леске на берегу моря. -- И можете довериться мне, -- прибавила она,  -- я найду средство уже сегодня ночью переправить вас на другой берег.

   Мы больше не стали ждать, ударили по рукам, быстро доели сосиски и снова, пошли из Лаймкилиса в ближайший лесок. Это была маленькая рощица, образовавшаяся из каких-нибудь двадцати кустов бузины, и боярышника, и нескольких молодых ясеней, но достаточно густая, чтобы скрыть нас от глаз проходящих по дороге или по берегу. Здесь мы должны были оставаться, наслаждаясь чудной, теплой погодой и надеждой на избавление и обдумывая в подробностях, что нам оставалось делать.

   В течение всего дня у нас была только одна неприятность: ближе к вечеру, со стороны залива, пришел одинокий странствующий музыкант и уселся посидеть в лесу с нами. Это был пьяный оборванец с красным носом и гноящимися глазами; из кармана у него выглядывала початая бутылка с виски. Он рассказал нам длинную историю своих обид, которые ему нанесли люди всех рангов, начиная от лорда-президента судебной палаты, отказавшего ему в справедливом иске, до судебных приставов в Инверкэйтинге, которые были более милостивы к нему, чем он сам ожидал. У него не могло бы не появиться подозрений насчет двух странных приятелей, сидевших долгое время в чаще без особого дела. Все время, пока он находился с нами, мы чувствовали себя как на горячих угольях от его назойливых вопросов. Музыкант нисколько не был похож на человека, умеющего держать язык за зубами, и после его ухода мы с большим нетерпением стали ожидать, когда сможем сами уйти отсюда.

   День простоял ясный. Ночь настала тихая и светлая. В городе и поселках начали появляться огни, потом, спустя некоторое время, они гасли один за другим. Было уже больше одиннадцати, и мы давно мучились тревогой, когда наконец услышали тихий скрип весел в уключинах. При этом звуке мы выглянули и увидели девушку, которая приближалась к нам в лодке. Она никому не доверила нашего дела, даже возлюбленному, если таковой был у нее, и как только уснул её отец, вышла украдкой из дому через окно, стащила у соседа лодку и сама лично явилась нам на помощь.

   Мы рассыпались в славословиях, не зная, как выразить ей нашу глубочайшую благодарность, но девушка ещё более изумилась, слушая нас. Она попросила не терять времени и ничего не говорить, заметив -- очень справедливо,  -- что главное в нашем деле -- это поспешность и молчание. И, говоря таким образом, она довезла и высадила нас на берегу Лотиана, недалеко от Карридена, пожала нам руки и снова отплыла по направлению к Лаймкилису, прежде чем мы успели произнести хоть слово благодарности за её услугу.

   Потом Алан ещё долгое время стоял на берегу и качал головой.

   -- Это славная девушка, Дэвид,  -- сказал он наконец.  -- Это очень славная девушка!

   -- Согласен с тобой полностью, -- ответил я, -- и я не дал ей сейчас много денег только потому, что вся имеющаяся у меня сумма её недостойна. Но рано или поздно ей воздастся сторицей за её доброе сердце, клянусь в этом своей треуголкой.

   И час спустя, когда мы уже лежали в пещере на берегу и я начинал дремать, он снова стал превозносить её. Со своей стороны, мне совершенно нечего было к этому прибавить.

XXVII.

   На следующий день мы решили, что Алан сходит на встречу с Эйли, но, как только наступят сумерки, он спрячется около дороги недалеко от Ньюхолльса и не шевельнется, пока не услышит моего свиста. Я сперва предложил ему просвистеть вместо сигнала "Славный Эйрльский дом", мою любимую песню. Но он ответил, что эта песня слишком общеизвестна и что её случайно может насвистывать любой пахарь. Вместо того он научил меня отрывку хайлэндерской песни. Каждый раз, вспоминая эту песню, я мысленно переношусь к последнему дню наших скитаний, когда Алан, сидя в глубине пещеры и отбивая такт, насвистывал, а свет и тени играли на его загорелом лице.

   Солнце ещё не взошло, когда я шёл уже по длинной улице Куинзферри. Это был небольшой городок с добротными каменными домами, многие из которых имели шиферные крыши. Городская ратуша, как мне показалось, была похуже, чем в Цибле, да и сама улица не так хороша, но все, вместе взятое, было не так уж и плохо. Мне стоило больших трудов убедить себя, что вокруг не евроремонт под старину, а именно эта самая старина и есть.