Девушка внезапно обернулась, и я в упор увидел её лицо. Нет ничего удивительнее того действия, какое лицо молодой женщины порой оказывает на мужчину: оно запечатлевается в его сердце, и кажется, будто именно этого лица-то и недоставало ему прежде. У неё были удивительные глаза — яркие, как звезды; они, должно быть, тоже содействовали произведённому впечатлению. Но яснее всего из того впечатления я припоминаю её чуть-чуть приоткрытый рот с припухшими алыми губками. Какова бы ни была тому причина, но я стоял и тупо глазел на неё, как школьник на чудо. Она же, не предполагая, что кто-нибудь может находиться так близко, посмотрела на меня удивлённым взглядом и более пристально, чем то допускали местные приличия.
Я часто и прежде с первого взгляда восхищался симпатичными молодыми девушками, вспомнить ту же первую встречу с Эйли, но никогда моё восхищение не было таким сильным и внезапным. Я обыкновенно бывал более созерцателем, чем человеком действия, особенно когда у меня уже были отношения с другой. Поэтому, полюбовавшись мгновение, обычно шёл далее по своим делам. Казалось бы, что и сейчас было множество причин для того, чтобы я прибегнул к своему постоянному образу действий; я встретил эту молодую девушку на улице, в сопровождении двух оборванных, неприличного вида хайлэндеров и не мог сомневаться в том, что она следовала за давешним арестантом. Но к этому присоединилось и нечто другое: девушка, очевидно, подумала, что я подслушиваю её тайны. Теперь, в моём новом положении, когда на мне была одежда джентльмена и шпага на боку, я не мог бы спокойно перенести подобного. Репутацию следовало блюсти. Или же я просто обманывал себя, чтобы познакомиться с симпатичной девушкой? Кто знает.
Я подошёл к ней и, сняв со всем изяществом, на которое был способен, мою новую шляпу с роскошными перьями, сказал:
— Сударыня, считаю долгом заявить вам, что совсем не понимаю по-гэльски. Я слушал ваш разговор только потому что у меня есть хорошие друзья по ту сторону границы и звук этого языка напомнил мне о них. Но если бы вы говорили по-гречески, я и тогда бы узнал не больше о ваших личных делах.
Она слегка поклонилась мне.
— В этом я не вижу ничего плохого, — сказала она; произношение её было правильно и очень походило на английское, хотя звучало гораздо приятнее. — И кошка может смотреть на короля.
— Я не хотел оскорбить вас, — продолжил я. — Я плохо знаком с городским обхождением и никогда до сегодняшнего дня не бывал в Эдинбурге. Посчитайте меня неотёсанным деревенщиной, и вы будете полностью правы. Мне легче самому признаться в этом, чем ждать, когда вы это во мне разглядите.
— Действительно, для города довольно странно, чтобы посторонние люди заговаривали друг с другом на улице, — сказала она. — Но если вы воспитаны в деревне, то это меняет всё дело. Я тоже деревенская девушка и родом из Хайлэнда, как видите, поэтому я и чувствую себя здесь как в чужой стране.
— Не прошло ещё недели с тех пор, как я перешел границу и был на склонах Балхквиддера, — заметил я.
— Балхквиддера? — воскликнула она. — Так вы пришли из Балхквиддера? При одном этом названии у меня становится радостно на душе. Если вы пробыли там довольно долго, то несомненно встречались кое с кем из тамошних наших друзей и родственников.
— Я жил там у чрезвычайно честного и доброго человека, по имени Дункан Ду МакЛарен, — отвечал я.
— Я знаю Дункана, и вы совершенно правильно назвали его честным человеком, — сказала она. — Жена его тоже очень достойная женщина.
— Да, — с энтузиазмом согласился я, — А какой она готовит великолепный сбитень и стовиз! К тому же там красивейшие пейзажи, во всей Шотландии не сыскать ничего подобного!
— Лучше не найти на всём свете! — вдохновенно воскликнула она, откликнувшись на мои эмоции. — Я люблю все запахи его зелени и каждую травинку на той земле!
Мне очень понравилось воодушевление девушки. Похоже психологический контакт у нас изначально задался.
— Жаль, что я не привез оттуда даже веточки вереска, иначе бы мог подарить её вам, — сказал я. — Хотя мне и не следовало заговаривать с вами прямо посреди улицы, но теперь, когда оказалось, что у нас есть общие знакомые, очень прошу вас не забывать и меня. Моё имя Дэвид Бэлфур. Сегодня у меня счастливый день: я вступил во владение наследством. Мне хотелось бы, чтобы вы не забыли моего имени ради Балхквиддера, — заключил я. — Я тоже буду хранить ваше имя в память о моём счастливом дне.
— Моё имя запрещено произносить вслух, — отвечала она слегка надменно. — Уже более ста лет его никто не упоминает, разве только случайно. У меня нет имени, как у сидов, Народа Холмов*. Меня теперь называют только Катрионой Драммонд.
Теперь я понял, с кем имел дело. Во всей Шотландии было запрещено лишь одно имя — имя МакГрегоров.
— Я совсем недавно уже встречал многих людей, которые были в таком же положении, как и вы, — сказал я, — и думаю все они вам родственники. Первого зовут Робин Ойг.
— Неужели? — воскликнула она, перебив меня. — Вы видели дядю Роба?
— Я провел с ним под одной кровлей целую ночь, — отвечал я.