Карл сначала обратился к Вельзерам из Аугсбурга, затем к Филиппо Гвальтеротти из Флоренции. Ему дали обязательство выдать 133 000 и 55 000 рейнских флоринов соответственно, последний заем страховался у генуэзцев Форнари и Филиппо Гримальди. В контрактах говорилось, что деньги будут выданы лишь в том случае, если Карл будет избран императором. В феврале 1519 года расписки были отданы на хранение Якову Фуггеру. Вместе они стоили более 300 000 мараведи, но этого было далеко не достаточно{1542}
. Форнари были из тех, кто в итоге получил прибыль от лицензии Карла на продажу африканских рабов в Америке, но нет никаких доказательств финансовой связи между ними и королем в то время.Эрцгерцогиня Маргарита, мудрая тетушка Карла и некогда его приемная мать, напрямую обратилась к Якову Фуггеру, являвшемуся нервным узлом всей немецкой банковской системы. После длительной дискуссии он сделал предложение на полмиллиона флоринов. Четыре года спустя Фуггер напишет письмо Карлу: «Всем известно и ясно как Божий день, что если бы не я, то не получить вам римскую корону»{1543}
. То же самое могла сказать и эрцгерцогиня{1544}.Как были потрачены полученные деньги, весьма любопытно. Из электоров архиепископ Майнца, Альберт Бранденбургский, получил 113 200 флоринов золотом – 100 000 для него, остальное для его свиты. Возможно, это позволило ему заплатить Альбрехту Дюреру за прекрасную гравюру, которую Альбрехт ему сделал в том же году. Архиепископ Кельна, Герман фон Вайд, получил 50 000 флоринов, 12 800 из которых предназначались его свите; а архиепископ Тревесский, Рихард, получил более 40 000 флоринов, из которых почти 20 000 пошло его прислуге. Пфальцграф Рейнский, давняя любовь сестры императора, Елены, получил 184 000 флоринов{1545}
.Фридрих Саксонский получил 32 000 флоринов. Он был единственным из электоров, который отказался говорить, за кого он отдаст свой голос. Однако испанский посол увеличил эту сумму еще на 80 000 для его свиты, а также уплатил половину суммы его долга императору Максимилиану, сделанного несколько лет назад. Фридрих Саксонский также был клиентом и моделью Дюрера, который несколько лет спустя сделал гравюру с его портретом. Король Богемии получил более 40 000 флоринов, его голос был отдан за него его канцлером, графом Ладисласом Штернбергом из известной семьи, который получил 15 000 флоринов. Сам король получил чуть больше 20 000 дукатов, еще 5000 было отдано Георгу Сатмари, епископу Печа (Фюнфкирхен), старому другу Фуггера.
Электор от Бранденбурга, Иоахим I, поддерживал короля Франции почти до самого конца на этом, как он сказал, «сенном рынке»: Франциск пообещал, что если он выиграет, он сделает Иоахима регентом на время своего отсутствия. В конечном счете он проголосовал за Карла, хотя и клялся, что сделал это «лишь из страха». Его кузен, маркграф Казимир Бранденбургский, который был при дворе Карла и работал на него, получил 25 000 флоринов{1546}
. Доля палатина увеличилась еще на 30 000 флоринов. Таким образом, электоры получили в целом почти 500 000 флоринов{1547}.Новости о его триумфе в Германии достигли Карла в Барселоне 6 июля{1548}
. Гаттинара также в тот день оказался триумфатором. Он всегда ожидал, что Карл станет императором. Он говорил о достоинствах, дарованных его господину, которые, как он считал, делали его «самым важным императором и королем, который когда-либо существовал со времен разделения империи Карлом Великим, вашим предшественником, и это ставит вас на путь, ведущий к вселенской монархии, дабы о мире заботился единый пастырь» – любимое его выражение{1549}. Он продолжал в своем руководстве монарху («Имперский посол, пфальцграф и брат герцога Баварии вскоре прибыли в Барселону с оригиналом декларации, провозглашавшей Карла императором. В ней говорилось, что ему необходимо отправиться в Германию, дабы получить корону.
Но в Кастилии на это смотрели косо: как мог их монарх занять чужеземный трон, не посоветовавшись с кастильцами? Их сомнения были оправданны. Если бы Карл не был избран императором, у него оставалось бы больше времени для Испании. Однако у него были обширные интересы в Бургундии и Фландрии, и что бы ни случилось в Германии, он продолжал бы играть роль государственного деятеля европейского масштаба, а не только в границах Испанского полуострова. Если бы Хуана вмешалась, ситуация изменилась бы полностью. Но она бездействовала. Если бы Мединасели или Энрикес заняли бы трон Испании в 1516 году, все также бы пошло иначе. Но они не были в этом заинтересованы.
Глава 30
«К действиям меня побудило искреннее сострадание»