Подъем Испанской империи. Реки золота

«Мы хотим узнать у ученых, теологов и знатоков канонического права, можем ли мы продавать этих рабов или нет, и мы не можем этого сделать, пока не увидим писем, которые адмирал написал нам… и эти письма находятся у Торреса, но он еще не переслал их нам; потому продажу этих индейцев следует на некоторое время отложить»{629}.

Ученое мнение появилось очень не сразу. Непонятно также – как, у кого и вообще запрашивалось ли официально это мнение. Но что, видимо, на самом деле случилось, так это быстрая продажа пятнадцати индейцев адмиралу Хуану Лескано Арриарану для королевских галер; еще нескольких Фонсека позволил продать Берарди; остальные умерли в Севилье в ожидании решения своей судьбы{630}. Монархи, со своей стороны, продолжали считать, что нужно проводить различие между дурными и добрыми индейцами: Кунео в письме одному другу в Севилью осенью 1495 года упоминает об этом различии, говоря о том, что каннибалы были обнаружены сразу после его прибытия на «Санта-Мария-Галанте» во время второго путешествия Колумба{631}.

Это стало началом долгих споров об отличительных чертах карибов и возможности порабощения таино. Но что замечательно в этих королевских сомнениях, так это то, что монархи понимали, что тоже подчиняются законам и не могут их придумывать[12]. Может, они и были автократами, но закон соблюдали.

Им обоим все более становилось понятно, что они должны урезать привилегии Колумба. Фердинанд и Изабелла объединяли полуостров не для того, чтобы какой-то генуэзский авантюрист установил частный сюзеренитет под их властью. Как бы то ни было, 10 апреля 1495 года монархи издали в Мадриде указ, которым позволяли любому – то есть любому кастильцу – снаряжать экспедиции для поиска островов и даже континентов, в Индиях или в океане. Закон для тех, кто желал отправиться в Индии, был следующим:

«Поскольку мы услышали, что многие наши подданные желают отправиться на поиски островов и частей континента иных, чем те, что по нашему распоряжению уже были открыты в указанной части океана, и торговать золотом, другими металлами и товарами; и поскольку иные хотели бы обосноваться на Эспаньоле, которая уже была открыта по нашему приказу, и помня, что никто не должен отправляться в Индии без нашего патента… мы, во-первых, постановляем, что каждый корабль, который отчаливает в Индии, должен отплывать из Кадиса и ниоткуда более; и те, кто отплывает, должны зарегистрироваться там у соответствующих чиновников. Во-вторых, любой, кто желает уехать жить в Индии без жалованья, может сделать это свободно и получить годовое содержание, оставив себе треть золота, которое он найдет, отправляя две остальные части нам, в то время как от всех прочих товаров он должен отдавать нам десятину. В-третьих, любой, кто хочет, может отправляться и открывать новые острова или tierra firme, кроме Эспаньолы, но они должны регистрироваться в Кадисе и отплывать оттуда{632}. И, в-четвертых, любой может брать с собой все, что он пожелает, в качестве припасов на Эспаньолу, но на всех кораблях десятую часть должны составлять наши грузы, и так далее…»

Колумб также всегда мог перевозить восьмую часть своего груза на всех кораблях.

Это был документ величайшей важности. Он нарушал монополию Колумба{633}. В выигрыше, тем не менее, оказался его флорентийский друг Берарди, который по другому указу получил возможность нанять двенадцать кораблей для перевозки 900 тонн товаров на продажу по 2000 мараведи за тонну. Он получил конкретное преимущество – передать половину флота человеку, мечтавшему об открытии неизвестных мест, с заверением прежних привилегий. Это был единственный способ выработать эффективный метод для того, чтобы окупить расходы на экспедицию Колумба, ее обратный путь и так далее.

Естественно, Колумб обжаловал этот указ, когда услышал о нем. Но он услышал о нем слишком поздно, и его жалоба ни к чему не привела. Указ давал шесть лет вольности торговцам и эмигрантам: вольности, которой больше не будет в течение двухсот пятидесяти лет{634}.