Подъемы и падения интеллектуализма в России. Мои воспоминания

У Лосева было два могущественных врага, с которыми ему было трудно бороться. Во-первых, это был Максим Горький, который подверг критике работы Лосева в своей статье «О земле». Во-вторых, это был Каганович, который с трибуны XVI cъезда партии, процитировав Лосева, долго махал кулаками в сторону «недобитых идеалистов». Кампанию против Лосева поддержал Деборин, написавший статью «Вольный стрелок Лосев».

В 1930 г. Лосев был арестован и сослан на строительство Беломоро-Балтийского канала. Трудно и даже совершенно невозможно понять, как можно было превратить в арестанта полуслепого человека. И в духе сталинской стратегии наказания в лагерь была отправлена и его первая жена только потому, что она была женой философа-идеалиста. О времени своего заключения Лосев никогда не рассказывал. Ему присудили пятилетний срок лагерных работ. Но Лосев провел в Кеми и Свири только три с половиной года. Как рассказывал Лосев, выйти из лагеря досрочно ему помогло заступничество Пешковой. Больной и по сути дела слепой Лосев вернулся в Москву, где он продолжал жить в арбатской квартире, на месте которой находится теперь станция метро Арбатская. Но во время войны немецкая бомба упала неподалеку от дома, и вся библиотека, собранная Алексеем Федоровичем, сгорела. Он показывал мне некоторые полусгоревшие книги. После заключения Лосев не мог вернуться к философии, все издательства отказывались печатать его работы. Фактически до 1953 г. Лосев был обречен на молчание.

Но после смерти Сталина и с наступлением хрущевской «оттепели» положение дел в стране стало постепенно меняться. Я уже говорил, что впервые после высылки Лосев стал печатать статьи на философские темы в Философской энциклопедии. Я был инициатором приглашения Лосева, меня поддерживали Спиркин и Каменский. Правда, Ф. В. Константинов страшно гневался, встречая имя Лосева в энциклопедии, и устаивал нам в редакции истерические разносы. Но все мы защищали Лосева как могли. О трудностях, с которыми мы сталкивались, я уже рассказывал на примере статьи Лосева «Диалектическая логика», получившей по условиям конкурса первую премию, но так и не опубликованной.

Особенно удавались Лосеву статьи о сложных философских категориях. К нему обращались за помощью тогда, когда никто уже не мог написать обстоятельную статью на эту тему. К тому же Лосев был не только автором, но и консультантом. Он легко ориентировался в море научной литературы, хорошо знал и использовал зарубежные философские и филологические справочники. Этой способности обязано быстрое написание десяти солидных томов по античной эстетике. Правда, эстетику в этих работах Лосев отождествлял с онтологией, и поэтому история античной эстетики была, собственно говоря, историей античной философии.

Как издательский работник я имел широкие связи с другими издательствами, в которые я предлагал работы Алексея Федоровича. Одна из них вышла в 1960 г. в издательстве «Музыка» – «Античная музыкальная эстетика». Это была первая работа по античной эстетике. Затем мой однокурсник Юра Бородай, поступивший в только что открывшееся издательство «Высшая школа», опубликовал книгу Лосева «Античная эстетика». Вслед за тем издательство «Искусство» открыло серию книг под этим названием. Алексей Федорович много и плодотворно работал, получая компенсацию за вынужденное многолетнее молчание.

В 1964 г. я заключил договор на книгу о категориях эстетики с издательством «Искусство». Мне не хотелось банально называть эту книгу, и я предложил название, отвечающее моему замыслу, – «История эстетики в категориях». Но заведующий редакцией эстетики отверг это название как слишком сложное и непривычное. Пришлось назвать ее банально – «История эcтетических категорий». До сих пор ругаю себя за то, что я его послушался.

Я уже написал бо́льшую часть книги, когда столкнулся со сложностями в определении ряда категорий. Я поделился своими проблемами с Алексеем Федоровичем и сказал, памятуя об его интересе к категориям, что был бы рад, если бы он принял участие в этой книге. К моей радости, он легко и быстро согласился. С этого момента началась увлекательная работа над текстом. Мы работали так. Я приносил часть написанного текста и говорил о том, что вызывает трудности. Алексей Федорович короткое время думал, а затем начинал диктовать. В особенности ему удавались дефиниции категорий. Так писалась эта книга. Она довольно быстро была издана и переведена на несколько языков. Думаю, что из обильной эстетической литературы, изданной в 60–80-х гг., которая чаще всего носила идеологический характер, эта книга сохранила свое значение, так как она раскрывала логику формирования эстетического знания и не имела никакого отношения к идеологии.