Подъемы и падения интеллектуализма в России. Мои воспоминания

Так начался постепенный выход А. Ф. Лосева из вынужденного подполья, в котором он находился около четверти века. Несомненно, Лосев – одна из трагических фигур русской философской мысли ХХ в. Он сформировался как личность и как мыслитель в период, который, по выражению Николая Бердяева, является «серебряным веком» в истории русской духовной культуры. Он лично встречался и был знаком со многими представителями этой культуры – Л. Лопатиным, Г. Челпановым, Н. Бердяевым, Ф. Степуном, И. Ивановым, Г. Шпетом. Традиции философии этой эпохи Лосев пронес через длительный период господства в нашей стране тоталитарной идеологии. К счастью, он не попал на «философский пароход», высылку русской интеллигенции, организованной Лениным в 1922 г. Наверное, на нем ему не хватило места. Но Лосев пережил все тяжести сталинизма, включая заключение и высылку на строительство Беломоро-Балтийского канала, а затем все трудности военного времени. Паровой каток сталинизма пытался раздавить всякую неортодоксальную мысль, в сталинских лагерях погибли многие выдающиеся мыслители, такие как Г. Шпет, А. Жураковский, П. Флоренский, Л. Карсавин. Лосев, пройдя через сталинские лагеря, остался жив, но опыт ГУЛАГа нанес ему тяжелую травму, наложил отпечаток на всю его последующую жизнь.

Об этом свидетельствует следующая история, которой я был очевидцем. При наших встречах Лосев увлекательно рассказывал о прошлом, о своих встречах с людьми, которые для меня казались глубокой историей. Я много раз предлагал Алексею Федоровичу записать свои воспоминания, но он постоянно отшучивался, говорил, что пока он пишет свои книги, у него нет ни времени, ни желания писать мемуары. Однажды я подарил ему «Диалоги» Стравинского, записанные его секретарем. Эта книга очень понравилась Лосеву, и он наконец принял решение записать свои воспоминания с моей помощью. Я должен был выполнять роль секретаря. Чтобы облегчить работу и сделать ее максимально достоверной и документальной, я принес на следующую нашу встречу маленький магнитофон и сказал, что теперь мы будем записывать наши диалоги на пленку.

Реакция была ужасной и абсолютно непредсказуемой. Алексей Федорович непривычно для себя занервничал и закричал: «Убери это, убери!» Я не сразу понял, с чем это связано. Более того, даже обиделся. Но потом сообразил, что это была естественная реакция на прошлое. Очевидно, мое напоминание о звукозаписи напомнило Лосеву о допросах, которым он подвергался во время заключения. С тех пор Лосев звукозаписывающим аппаратам не доверял. Поскольку зрение у него было плохое, все его работы записывала жена Аза Алибековна Тахо-Годи и переписывали секретари. В результате из наших диалогов ничего не получилось. После этого, уберегая Алексея Федоровича от неприятных воспоминаний, я не делал попыток записать наши разговоры. Я знаю, что после меня у Лосева появились и другие помощники, которые продолжили мои попытки записать беседы с Лосевым. К сожалению, они оказались крайне неудачными, не имеющими никакого отношения к философии. Но я могу восстановить наши разговоры с ним только по памяти. Больше всего они касались воспоминаний о выдающихся русских мыслителях эпохи «религиозного ренессанса».

В каком-то смысле Лосев был прямой противоположностью Асмусу и не случайно над ним подшучивал. Работы Лосева и Асмуса отличаются по стилю и методу изложения. В этом отношении интересна оценка Асмусом статьи А. Ф. Лосева, опубликованной в виде послесловия к книге Хюбшера. Статья эта была выдержана в резко полемических тонах по отношению к западной философии. Об этом свидетельствует в своих воспоминаниях В. В. Соколов.

«После ее выхода мы сидели рядом с Валентином Фердинандовичем на ученом совете факультета. В. Ф. сказал мне: “Ну и откалывает на старости лет. Прямо громилой стал. Бешеный темперамент. Но он нас всех переживет”»[13].

Я старался знакомить Лосева со своими друзьями и знакомыми, приводил к нему в дом психолога В. В. Давыдова, литературоведа П. А. Палиевского. Последний заказал Лосеву статью о символе в редактируемый им журнал «Контекст», из которой в последующем выросла целая книга. Лосев безумно любил музыку, в особенности Рихарда Вагнера. В 50–60-х гг. в Москве было невозможно найти записи вагнеровских опер. Неожиданной страстью воспылал к Вагнеру Эвальд Ильенков, который собрал записи всего «Кольца Нибелунгов». Тогда я познакомил Лосева с Ильенковым и приводил его на квартиру Эвальда Васильевича. Мы слушали Вагнера заполночь. Помню, с каким восторгом Лосев слушал эту музыку. Когда мы возвращались домой на Арбат пустынными переулками Москвы, Лосев громко напевал основные лейтмотивы Вагнера.