Другой его страстью было собирание книг. На книги уходили все профессорские заработки. В результате Лосев собрал замечательную библиотеку вдобавок к той, что осталась после бомбежки во время войны. Лосев говорил:
Говоря о своих любимых книгах, Лосев выделял три, которые считал лучшими. Это «Петербургские ночи» В. Одоевского, «Рождение трагедии из духа музыки» Ницше и «Закат Европы» О. Шпенглера. Лосев часто цитировал в своих работах Ницше, широко использовал его идею об «аполлоновском» и «дионисийском» началах в искусстве.
Я знал Лосева и дружил с ним много лет. Очень жалею, что наша дружба так неожиданно и печально кончилась. Но причины были чисто идейные, мы разошлись с ним из-за оценки и интерпретации эпохи Возрождения. Для издательства «Искусство», с которым я долго и плодотворно сотрудничал, я подготовил антологию в двух томах – «Эстетика Ренессанса». Правда, я планировал издать ее в трех томах, материал для этого был, но для этого нужно было специальное разрешение в ЦК КПСС. Пришлось ужать книгу до двух томов. Я привлек к работе многих авторов, и в том числе замечательного художника книги В. В. Лазурского, который использовал старинные шрифты и орнаментику. Книга получилась удачной, я получил за нее премию Академии художеств.
По договору с издательством я должен был подготовить всю книгу: тексты, библиографию, оформление. Как составитель, я должен был бы написать и вступительную статью к книге. Но я решил, что это лучше, чем кто-нибудь другой, напишет А. Ф. Лосев. Лосев принял мое предложение, и мы начали подготовительную работу. Для этого я приносил ему новые книги о Ренессансе, читал ему мои рефераты зарубежных авторов. Как я убедился, Лосев совершенно не знал современной литературы о философии и культуре Возрождения, и, впрочем, не очень ею интересовался. Последней книгой, которую он прочел на эту тему, была «Культура Италии эпохи Возрождения» Якоба Буркхарда. Поэтому я стремился, чтобы вступительная статья к книге, которую я составил, была, как и большинство работ Алексея Федоровича, академической, с анализом всех сторон многообразной культуры Ренессанса и обзором новейших теорий в этой области. Я приносил ему книги Эрвина Панофского и Эрнста Гомбриха, но вскоре понял, что они не интересуют Алексея Федоровича, а, скорее, раздражают его. Я тогда не понимал, что у Лосева уже сложилась концепция Ренессанса и менять ее он не собирается. Я предполагал после издания этой антологии написать свою книгу «Эстетика Возрождения», на которую у меня уже был договор с издательством «Искусство», о чем Лосев хорошо знал. Часть книги была уже написана, некоторые ее будущие разделы были опубликованы в журнальных статьях.
Но мои планы были нарушены и, в конце концов, привели к разрыву наших отношений. Однажды, придя к нему в гости, я увидел в его руках его собственную, только что изданную в издательстве «Мысль» книгу «Эстетика Возрождения». Оказалось, что пока я подготавливал его к написанию предисловия к моему двухтомнику, над которым я еще работал, он написал свою собственную книгу, ничего мне об этом не сказав.
Не берусь судить, насколько это было этично. Лосев знал, что в советское время нельзя было выпускать две книги на одну и ту же тему, тем более что он уже использовал название моей планируемой книги. Выпуская свою книгу, он отнимал у меня возможность публикации уже подготовленной рукописи. В результате мне пришлось надолго спрятать мою собственную работу. Только через четверть века я решился, переработав, представить ее в издательство[14]
. Конечно, Лосев поступил по отношению ко мне не по-дружески. Но я не обиделся на него, понимая, что ему, как старшему и заслуженному человеку, надо было уступить дорогу. Поэтому я не сказал ему ни слова и не упрекнул его.Это был настоящий шок, но на этом дело не кончилось. Второй шок случился, когда я получил от Лосева его статью к моей антологии «Эстетика Ренессанса». Она не имела ничего общего с книгой, которую должна была представлять, и была написана не академически, а скорее в игривом, «розановском» стиле.
Об этой злополучной статье ходят самые различные легенды. Василий Васильевич Соколов, мой преподаватель на философском факультете, в беседе с составителем книги «Философский факультет МГУ им. Ломоносова. Страницы истории» излагает следующую версию.