Подъемы и падения интеллектуализма в России. Мои воспоминания

Мне представляется, что лучше всего особенности имиджа Москвы и Петербурга раскрываются в русской поэзии XX в. Иосиф Бродский, поэзия которого родилась в Петербурге, не случайно нашел себе культурную нишу в Венеции. Очевидно, она напоминала ему Петербург с его каналами и Невой. В своем «Петербургском романе», прощаясь с Петербургом, Бродский говорит о «безумной правильности улиц, безумной правильности лиц». Тогда как Москва в этом же стихотворении выглядит контрастом к его родному Петербургу:

Меж Пестеля и Маяковской
Стоит шестиэтажный дом.
Когда-то юный Мережковский
И Гиппиус прожили в нем

Два года этого столетья.

Теперь на третьем этаже
живет герой, и время вертит
свой циферблат в его душе.

Когда в Москве в петлицу воткнут

и в площадей неловкий толк
на полстолетия изогнут
Лубянки каменный цветок…

Таким образом, «правильность» петербургского пространства противостоит «изогнутости» культурного пространства Москвы. В Москве время движется по кругу, как это происходит у Булата Окуджавы, который был певцом старой, арбатской Москвы.

Московский троллейбус, по улице мчи,
Верши по бульварам круженье,
Чтоб всех подобрать, потерпевших в ночи
Крушенье,
Крушенье.

(«Полночный троллейбус»)

Или же в другом стихотворении:

Иду по улицам его в рассветной тишине,
бегу по улочкам кривым (простите, города)…

(«Московский муравей»)

Действительно, Москва, когда она не стоит в пробках, движется по кругу, в завораживающем ритме повторов, поисков нового и воскрешения старого.

Можно обратиться и к другим поэтам, для которых Москва и Петербург были символами русской ментальности, различных полюсов русского национального характера. Пастернак не был певцом города и относился отрицательно к этосу городской жизни.

Меж тем как, не преувелича,
Зимой в деревне нет житья.
Исполнен город безразличья
К несовершенствам бытия

.

И тем не менее мы находим у Пастернака характеристики обоих городов. Москва у Пастернака воспринимается сквозь призму платформ, пригородных поездов, светофоров, вокзалов. В стихотворении «Город» мы читаем:

Это горсть повестей, скопидомкой-судьбой
Занесенная в поздний прибой и отбой
Подмосковных платформ. Это доски мостков
Под кленовым листом…

…Всюду дождь. Всюду скорбь.

Это – наш городской гороскоп.

У Пастернака мы не находим, как, например, у Цветаевой, восхищения московским городским укладом. Его московские зарисовки скупы и амбивалентны:

Город. Зимнее небо.
Крыши. Арки ворот.
У Бориса и Глеба
Свет и служба идет

.

Пастернак находил себя на природе, в Подмосковье, лучше всего в Переделкино. Здесь я бывал неоднократно в доме у В. Ф. Асмуса, в доме-музее Пастернака. Переделкино для Пастернака было тем, чем Венеция была для Бродского – прафеноменом созидательных сил природы. Без Переделкино не существовало бы многих самых поэтических описаний Пастернаком природы.

На мой взгляд, образ Москвы и Петербурга получает интересную интерпретацию в поэзии Мандельштама. Поэт часто описывает Москву:

Полночь в Москве. Роскошно буддийское лето.
С дроботом мелким расходятся улицы в чеботах узких железных.
В черной оспе блаженствуют кольца бульваров
Нет на Москву и ночью угомону.

(«Полночь в Москве»)

Мандельштам неоднократно применяет к Москве эпитет «буддийский», характеризуя, таким образом, ее восточную или азиатскую природу. Признавая себя принадлежностью Москвы («я человек эпохи Москвошвея»), Мандельштам не скупится на негативные метафоры, относящиеся к московским реалиям. Это – «лихорадочный форум Москвы», «широкое разлапище бульваров», «лапчатая Москва» или, на воровском жаргоне, «курва-Москва». Москва у Мандельштама – символ бунта и смуты: