Подъемы и падения интеллектуализма в России. Мои воспоминания

Выбор темы выставки был обусловлен несколькими причинами. Прежде всего широким интересом русской публики к скандинавским художникам и установившимися тесными связями русских художников со своими коллегами в Швеции, Норвегии и Финляндии. Но была еще одна, быть может, еще более глубокая причина особого интереса к искусству Севера. Она была связана с ощущением внутренней близости русского и скандинавского искусства. Как и русское, искусство Скандинавии с опозданием вышло на европейскую арену. Но в противоположность искусству Европы в нем чувствовалась «молодость», энергия нерастраченных сил. «Европейское искусство ХVII–XVIII веков, – писал Сергей Маковский, – чувственное, мягкое, окрыленное, вышло из Италии и Франции и вот, после долгого периода неустойчивости и борьбы, после побед, одержанных искусством над ложным классицизмом, – оно подчинилось влиянию германской расы. Духом Севера пронизана эстетическая культура современной Европы»[21].

На открытие выставки приехал известный шведский художник А. Цорн. Вместе с его работами на выставке, экспозицию которой составлял Дягилев, были представлены работы и других художников – Ф. Таулоу, К. Нордстрёма, Э. Янсона. Этой выставке суждено было сыграть большую роль в консолидации сил будущих членов «Мира искусства». Бенуа говорил, что после этой выставки, организованной Дягилевым, он и его друзья «впервые соединились в одну группу», которая впоследствии стала называться «Миром искусства».

В числе художников, составляющих объединение «Мир искусства», были Бенуа, Бакст, Добужинский, Головин, Грабарь, Сомов, Лансере, Остроумова-Лебедева, Васнецов, Нестеров, Билибин, Рерих, Якунчикова.

Свои мысли о духовной общности русского и финляндского искусства Сергей Дягилев высказал в своей статье, посвященной этой выставке.

«Финляндская выставка непохожа на скандинавскую: в ней нет наивности Норвегии, деланной простоты Дании и европейского лоска Швеции. Она не похожа и на русскую живопись, но мне думается, что единение этих двух искусств могло бы привести к тем результатам, которых и они и мы так желаем. За последние годы в нашей живописи также чувствуется поворот к созданию национальной силы. Недаром стали понимать Васнецова и всё значение его личности… Соединив силу нашей национальности с высокой культурой наших соседей, мы могли бы заложить основание для создания нового расцвета и для совместного и близкого шествия нашего на Запад»[22].

Нет сомнения, что в то время эти слова могли восприниматься только как самая откровенная утопия. Русское искусство, за исключением некоторых художников, живущих в Европе, не было известно на Западе. Призыв Дягилева к возрождению русского искусства и «шествию на Запад» мог означать только проявление энтузиазма молодости, проект, идеал, несбыточную мечту. Кто мог предположить, что уже через каких-нибудь десять лет русское искусство действительно шагнет на Запад и мечта Дягилева окажется реальностью? Но осуществление этой мечты потребует огромной работы по организации художественного журнала, выставочной деятельности, коллекционированию.

Следует отметить, что мода на журналы по искусству с необычайной скоростью распространялась в конце прошлого века по всей Европе. Такие журналы один за другим появляются во всех странах: в Париже – La Revue Blanche (1891), в Лондоне – Studio (1893), в Берлине – Pan (1895), в Мюнхене – Jugend (1896). Поэтому появление журнала по искусству в России было продолжением всего этого общеевропейского движения.

Проект журнала, который объединил бы группу молодых художников Петербурга, долгое время вынашивал Александр Бенуа. В письме от 13 апреля 1898 г. он писал: