Подержанные души

На другом краю комнаты Маха метнула безжизненное тельце белочки-балерины к стене и потянулась к Вихлявому Чарли, но увидела, что душа в нем не светится, и отшвырнула его. Опустилась на четвереньки и подползла к Одри, покуда лица их едва не соприкоснулись. Одри заерзала от нее подальше, проелозила так несколько шагов – и столкнулась с ножкой стула. Дыхание вырывалось из нее тихим тявканьем, как будто каждый выдох сопротивлялся, чтоб не превратиться в вопль.

Маха произнесла:

– Даже не знаю, оторвать ли тебе голову или просто вскрыть вены и посмотреть, как из тебя жизнь на пол стекает.

– Ой, у нее голову снять надо, – проговорила Немайн, теперь уже высясь над ними обеими.

– Голосую за голову, – сказала Бабд, подходя к Немайн сзади. С ее когтей капала кровь.

– Ну вот, пожалуйста, – сказала Маха и пощелкала когтями перед носом у Одри, как ножницами.

– Давай быстрей, – промолвила Немайн. – А то души разбегаются.

Маха рыкнула и отпрянула для лучшего размаха. Одри завопила, попробовала спрятать лицо в коленях.

– Этого будет достаточно, дамы, – раздался голос из вестибюля. Все замерли. Дверной проем собою заполнял Лимон. – Ступайте охотиться на зверюшек, дамы. А я туточки покамест побеседую с преподобной Ринпоче Одри.

24. Битва

Семь часов вечера, Чарли Ашер просидел в больнице Святого Франциска уже два часа, а ему так и не сообщили, как там миссис Корьева, перевезли ли сосуды души или что происходит у Одри. Он обзвонил всех, и никто не снял трубку. Он подозревал: либо они не помнят, что он пользуется телефоном Майка Салливэна, либо кто-то канифолит ему мозги. Как ни странно, сбросив за борт тело, несшее в себе его первоначальную ДНК бета-самца, личность его осталась бетой. Сохранилось и ее встроенное обоюдоострое воображение, которое не только помогало ему предвидеть и избегать опасность, но и поро-ждало подозрение, что кто-то – обычно некто неведомый и хитроумно злонамеренный – канифолит ему – мозги. Возможно, а в данном случае – и вполне вероятно, что умельцы из мобильных телефонов.

К счастью, в больничном кафетерии были макароны с сыром, поэтому ему удалось накормить Софи (другим их веганским выбором в меню были “Лес и листья со страданием”[68]). Теперь она спала в приемной рядом с Лили – в таком виниловом мягком кресле, какие сконструировали для того, чтобы в них не спать. Ехать домой с одной Лили она отказалась, но если б Чарли дозвонился до Джейн и Кэсси, возможно, удалось бы ее отсюда переместить, не разбудив. Наконец ему в телефон прижужжала записка от Джейн: “Едем”.

Он подошел и обмяк в кресле рядом с Лили.

– Когда что-то такое происходит, – сказал он, – осо-знаёшь, что на самом деле не знаешь тех, кого знаешь. Она прожила у меня в доме десять лет. С пеленок помогала мне с Софи. Надо было ей кое-что сообщить. Мне хотелось ее расспросить кое о чем.

Лили умудренно кивнула.

– Типа почему она эту штуку у себя с губы не убрала?

– Нет. Важное. Такое, чтобы она знала, как она важна для меня, для моей семьи. А теперь…

– Откуда ж тебе знать было.

– Но ведь я знал, – промолвил Чарли. – И ты знала. Поэтому ты должна была не пускать их на улицу.

– Так это я виновата?

– Нет, но я бы предпочел, чтоб да.

– Отлично. Значит, вали на меня.

– Нельзя упускать ни единой возможности быть доб-рым. Нельзя не благодарить кого-то. Нельзя не говорить что-то приятное, когда это думаешь.

– Я и так не.

– Тогда ладно.

– Ты всё?

– Наверное. – Он обмяк еще глубже в кресле. – От Мятника что-то слышно?

– Пока нет. Но… – Она кивнула в сторону двойных стеклянных дверей, к которым с другой стороны приближался Мятник Свеж. – Скажи ему, что я драла жопы.

– Ты побоялась перечить двум старушкам.

– Ладно, тогда скажи ему, что от меня есть польза.

Пользу она в каком-то смысле и впрямь принесла – взломала дверь в квартиру миссис Корьевой и нашла записную книжку матроны с адресами, поэтому Чарли смог позвонить ее сыновьям: один жил в Сиэтле, другой в Лос-Анджелесе.

На Мятнике Свеже вместе с его обычным ансамблем оттенков зеленого было черное кожаное полупальто, а вот Ривера облачился в твидовый спортивный пиджак, и тот на нем сидел плохо.

Чарли встал им навстречу.

– Старушка в норме? – спросил Мятник Свеж.

– Пока не знаем. У нее сердце, – ответил Чарли.

– Но она держится?

– Пока да. Они вообще-то не хотят с нами разговаривать – со мной, – потому что мы с нею едва знакомы, официально то есть. Может, скажут что-то, когда Джейн приедет.

– А, ну да. А вы знаете, что эта старая китаянка из вашего дома на крыльце? Что она там делает?

– Топчется. Ее сюда не пустили с тележкой, а расставаться с ней она не пожелала.

– Так положите ее тележку к себе в машину.

– Мы на такси приехали. За неотложкой.

Мятник Свеж пожал плечами. Ривера произнес:

– Я могу эту даму с патрулем домой отправить.

– Она не поедет, – сказал Чарли.

Мятник взглянул на Лили.

– А ты почему еще здесь?

Лили повела головой в сторону спящей Софи, что более-менее означало: “Из-за ребенка”.