Подгоряне

Вероника была еще в полном бабьем соку. Может быть, втайне она и хотела развязать себе руки — послать сына на учебу, а самой выйти замуж, свить собственное гнездо, завести настоящую семью. Можно ли пропустить такой случай, когда ее единственный сын мог выйти в люди, поступить для начала в музыкальную школу-интернат, которая поставлена на полное государственное обеспечение?!

— Поезжай, глупец! — говорила Вероника еще настойчивее. — Ты еще будешь благодарить бадицу Василе. И всем другим, которые собрались в дедушкином доме, еще в ножки поклонишься! Видишь, как они заботятся о тебе?!

— Не поеду. — Сказал не поеду — и все!

— Брынза… в собачьем бурдюке — вот ты кто! — сокрушалась Вероника, на глазах у молодой женщины выступили слезы, — Не плачь, Вероника! — сказал вдруг добросердечный бадица Василе Суфлецелу. — Насильно мил не будешь. Человека нельзя неволить. Силком добро не делается. Оставь парнишку. Пускай еще подумает маленько. А покамест поучится играть на баяне. Прикинет умишком что к чему… из какой дырки у курицы выходит яичко. Не будем торопиться. Дорогу до Калараша я хорошо знаю.

Сто раз прошел ею туда и обратно. Так что придет время, и мы с Ванюшкой вместе отправимся по ней. Так, что ли, Ванюша?.. В сорок пятом мы до Берлина дошли, а уж до Калараша как-нибудь доберемся, черт побери!

Спокойный, располагающий голос бадицы Василе снял-напряженность в доме.

Мальчишка уж не глядел на всех диким камышовым котенком. Повеселевший Георгий Негарэ опять вспомнил про свой кувшинчик с вином и продолжал угощать людей, благодарил их при этом за честь, оказанную его семье. Хозяин дома придерживался того же мнения, что и бадица Василе: время все расставит по своим местам.

— Товарищ из Калараша верно говорит: хороший голос пропадет, ежели не поставить его правильно в нужный час. Так давайте же выпьем по стаканчику за добрый совет. Надеюсь, и мой внук скоро образумится, поймет все как надо.

Если хочет петь, будет учиться. Медведя из лесу приводят диким зверем. А человек берет власть над ним, научает не только плясать, но даже на мотоцикле кататься!

Дело явно шло к общему примирению, в результа-те которого все осталось бы на прежних позициях. Это-то как раз и не устраивало руководителя кала-рашского оркестра: ему хотелось увезти певуна сейчас же, в тот же день.

Хозяину пришлось показать все свое ораторское искусство, чтобы примирить теперь музыканта с остальными гостями.

— Правда, не к такому итогу хотелось бы прийти всем нам. И тут товарищ скрипач из Калараша прав. Но плохой мир все-таки лучше любого насилия. В этом я согласный с бадицей Василе, — философствовал Георгий Негарэ. — Ванюшка неглупый мальчишка. Он поймет, что зря упорствовал. Так упрямится только козел. Ты его на лужайку, к свежей травке ведешь, а он, дуралей, упирается да еще и мекекает: "Не пойду, сказал — не пойду!"

Все засмеялись Даже на Ванюшкиных губах промелькнуло подобие улыбки.

Был по-прежнему несокрушимо серьезен и суров лишь каларашский музыкант. Он нервно ходил взад-вперед по избе и говорил с государственной важностью:

— Голос Ванюши принадлежит не ему одному, а всему народу! Как вы этого не понимаете?! Промедление с учебой в музыкальной школе может оказаться фатальным для редкого дарования!

Напуская на себя благородный гнев, музыкант не притронулся к хозяйскому вину; ему, видите ли, не до веселья! Это была бы небольшая беда: в доме было достаточно гостей, чтобы управиться с кувшинчиком. Георгий Мегарэ рассчитывал на другое — он надеялся, что после стаканчика районная знаменитость отпустит душевные свои струны, станет мягче, покладистее. К тому же стремилась и Аника, жена бадице Василе Суфлецелу, пользующаяся малейшей возможностью, чтобы быть рядом с мужем. Сейчас она стояла рядом с главным оркестрантом и пыталась уговорить его выпить вместе с нею:

— Да вы хоть рюмочку!.. А на ребенка зря сердитесь. Он ведь боится идти к вам… Что с вами, артистами, бывает?.. Стоит прославиться какому-то из вас, стать любимцем народа, его отравляют…

— Как?.. Кто… кто отравляет?! — Бычьи выпуклые глазищи скрипача полезли из орбит от крайнего изумления. — Где… кто их отравляет?..

Вместо ответа Аника медленно выпила стаканчик. Деликатненько вытерла губы. Ее цесарочная головка по величине едва ли была больше вислого носа прославленного музыканта. Но она с такой легкостью и непринужденностью осушила стакан, что скрипач смотрел на нее уже не только с удивлением, но и с испугом. Он даже подошел к ней поближе, словно бы хотел разгадать: куда же исчезло вино? Не слышно было ни плеска, ни характерных звуков глотательных движений. Не ситечко же в птичьем горлышке этой крохотули?!

— Кто отравляет артистов? — взревел знатный гость после минутного замешательства.

— Как будто вы не знаете!.. Отравили же недавно Сулака!..

— К-к-к-то его от-ра-вил?!

— Артистки — кто же еще! — решительно объявила Аника. — Не я же!..

— Чушь!.. Не хочу больше слышать ваши сплетни! — вконец рассвирепел музыкант. — И минуты не останусь тут более!..