Подготовительные курсы

   Я был в Москве один раз, лет в четырнадцать. На Красной площади был, и ещё где-то. Народищу в Москве! Все туда едут!

   Неужели там не найдётся хоть маленького местечка для меня – совершенно свободного,  двадцатилетнего человека?

   Ну и пусть я никак не определю, чем хотел бы заниматься в жизни. Но я же хочу, в конце концов, заниматься чем-нибудь!  Вот и решу.

   Мать утирала слёзы. Я сел рядом с ней на диван и обнял её за плечи. Плечи у матери хрупкие, почти девичьи.

   Мама, мама… Ты же должна понять… Отпусти меня, мама… Отпусти… Я не предам тебя.   Я не забуду тебя…

    Я понимал, почему плачет мать. Почему ей так трудно сказать: «Да, сынок. Ты уже взрослый. Езжай, куда хочешь…»

   Дело в том, что примерно десять лет назад в Москву на заработки отправился мой отец. Уехал, и остался там, в Москве. С точки зрения отца, вероятно, это не было предательством.

   Но с нашей точки зрения…   Многие поступки людей можно рассмотривать с двух сторон. Например, поступок доцента. С профессиональной точки зрения – это было чистое враньё. Но для нас  – совсем иначе.

    Или – мой вылет из института. (Правда, здесь второй стороны пока не просматривалось)

    В этом мне тоже предстояло разобраться.    В том, где здесь другая сторона.

    И в том, мнение какой стороны следует считать правдой. Возможно, это даже что-то третье…  кто-то третий…

    Мать сидела на диване, а я  сполз с дивана пол, рядом с ней. Мать взлохматила мои волосы.     Я понял, что меня отпустили.

ГЛАВА 8

   Итак, во внутреннем кармане ветровки  у меня лежали двести долларов – всё, что смогла собрать мать. Ещё там лежал адрес её институтской подруги, с которой мать созвонилась накануне. Подруга обещала матери помочь с моим устройством, на первое время.

   И ещё… там лежал старый адрес моего отца. Адрес, по которому никто не ходил, телефон, по которому никто не звонил в течение годов десяти.

   Мне было десять лет, когда отец ушёл от нас.  Я помнил отца весьма смутно. Но я помнил свою детскую обиду… Я ещё помнил, как я его ждал…

   Как я мечтал по ночам, что отец вернётся. Что он хотя-бы напишет, хотя-бы позвонит…

   Ночью, лёжа на кровати, я сочинял истории про то, что мой отец томится где-то в плену, в застенках, обвинённый несправедливо, как граф Монте-Кристо.

   Я сочинял своим историям разные продолжения.

   Иногда отец возвращался к нам, целовал мать, кружил меня, и доставал, естественно, сундук с сокровищами.

   Иногда я сам – большой и сильный, как Шварценегер, врывался в темницу и спасал отца. И мы шли вместе с ним по прямой дороге, прямо в восходящее солнце, а вокруг лежали прерриии и пампасы, и играла дущераздирающая светлая музыка…

   Нет, ни одна из историй и не думала свершаться наяву. Мы с матерью жили и жили, потихоньку преодолевая текущие трудности. Отец сначала  писал, потом перестал писать. В какой-то момент он перестал присылать алименты. Мать не  стала настаивать и добиваться продолжения.  Вот, собственно и вся история с отцом.

  Нет, конечно, не вся. Это – только скелет истории. А всё, что одевает скелеты в наших шкафах, и превращает их в реальность, находится у нас в сердце. Правда, запрятано это, как правило, довольно глубоко.

  Лежит оно – под замком. За семью замками!

  Лучше не ворошить спрятанное. Оно может человека поколебать…

  Короче, заколебать может оно человека.   И не надо!  Не надо этого…

  Я лежал в вагоне, на верхней полке. Я лежал на животе, почти высунув голову в окно, навстречу тёплому ветерку.   Впереди ждала меня Москва.

  Думаю, Москва аж вся трепыхалась в предчувствии встречи со мной.

  Я же был спокоен. Не было в моём сердце ни страхов, ни колебаний. А если и были, то пищали где-то, загнанные в угол. Я не давал им даже высунуть их поганые морды!

  Не даром мать иногда говорила мне: «Васька, я не пойму – ты дурак, или прикидываешься?»

   Вот, мы и дошли до очень важного момента.   Меня зовут Вася. Василий Сергеевич.

   А теперь скажите сами: дурак, я прикидываюсь? Я и сам не знаю…

   Или знаю?   «Мысль изречённая – есть ложь»… Не люблю вранья…

ГЛАВА 9

     В Москве было пыльно и тепло. На перроне, почему-то, не было оркестра. Москва не приготовила к моему приезду ни красной ковровой дорожки, ни эскорта из бравых военных.   Жаль…

   На перрон, вместе со мной, высыпала стайка мне подобных – молодых, не очень хорошо одетых, с сумками.

   Гастарбайтеры из бывшей республики бывшего Советского Союза. Готовые мести, скрести, разбирать и строить.  Лишь бы заработать несколько сотен долларов.

   А я, между прочим, собирался учиться! Учиться!

   Только я так и не выбрал, на кого…

   Пришлось мне нырнуть в метро. Хорошо, что я раньше уже был в Москве, и видел, что это такое. И всё равно…

   Духота. Поток людей, плотный, нескончаемый. Поток, в котором все вместе, и каждый в отдельности. В замкнутом пространстве своего тела, пусть даже и соприкасающегося с телом соседа по потоку.

  Привет тебе, маленький человек. Не строй иллюзий. Ты никому не нужен здесь. Тебя никто не видит, и ты не видишь никого. Ты можешь даже просто закрыть глаза, и поток вынесет тебя на какую-нибудь платформу – не всё ли равно, на какую?