Подкаст бывших

– Все началось с девушки, – говорит Доминик, и у меня, кажется, сейчас остановится сердце. – Так ведь обычно все и начинается, да? Ну так вот. Все началось с девушки – самой умной и самой интересной, которую я когда-либо встречал. Мы были коллегами на этой станции. Она работала на Тихоокеанском общественном радио десять лет и настоящая профи своего дела. По сути, она ходячая энциклопедия НОР. Нам даже повезло побывать ведущими на одной передаче… но все пошло не по плану. Передача строилась на лжи – на том, что в прошлом мы встречались, а теперь впряглись в один проект, чтобы выдавать советы по отношениям и слушать истории других о любовных неудачах. Но по-настоящему сложным все становится, когда начинаешь влюбляться в девушку, с которой, как считают все ваши слушатели, ты уже встречался и к которой поостыл. Особенно когда твой стол прямо по соседству с ее столом.

– Шай, – говорит Рути, хватая меня за руку. – Шай.

– Я… господи. – Кафе вокруг исчезает. У меня все плывет перед глазами, и дело явно не только в розé. Все, что я вижу, – значок микрофона, а слышу я только голос Доминика. Теперь его голос звучит так естественно – лучше, чем когда-либо в прямом эфире.

– Но я облажался, – продолжает Доминик, и прерывается на смешок, который встряхивает мое сердце и заставляет его биться вновь. – У меня всегда был небольшой страх сцены, и, к сожалению, я застыл, когда был нужен ей больше всего. Я подвел ее вопреки нашему обещанию быть командой. Сегодня я здесь, чтобы сказать вам всем, как сильно сожалею насчет лжи, на которой строился «Экс-просвет», но еще больше мне хочется сказать: прости, Шай. Я не могу передать словами, как мне жаль, и все, чего я хочу, – это поговорить с тобой.

Это правда происходит. Доминик извиняется в прямом эфире.

– «Твиттер» взорвался, – говорит Рути, поднося свой телефон к моему лицу, но буквы, которые я вижу, не складываются в слова. – Судя по всему, чуть раньше он что-то говорил о малышах «Бини».

– Это самое романтичное, что я когда-либо видела, – говорит Тейтум. – Или слышала, если уж на то пошло.

– Не знаю, слушает ли она, – говорит Доминик, – но я не смог придумать лучший способ сказать ей, как серьезно я облажался. Если она даст мне второй шанс, пускай я его и не заслуживаю, то я сделаю все, что смогу, чтобы искупить вину. А кроме того… я хочу, чтобы она знала, что я люблю ее. Я люблю ее еще с острова, а может быть, и раньше. И я безумно хочу сказать ей это лично.

Звучит другой знакомый голос – Марлен Харрисон-Йейтс.

– И если вы хотите сделать взнос по телефону, чтобы Доминик не потерял работу, а станция продолжила вещание, то звоните по номеру 206–555—8803. Вы также можете сделать взнос онлайн на сайте KPPR.org.

– Господи, – в который раз говорю я, позабыв остальные слова. Моя первая мысль – выключить эфир, отрезать его, все проигнорировать. Настоять на том, что он не может подольститься ко мне. На мгновение я закрываю глаза, пытаясь ухватиться за реальность. – Он по-прежнему на станции. По-прежнему работает на них. Все это… невероятно, но это нисколько не меняет того, что он согласился на работу после того, как меня, по сути, выкинули на улицу.

– Тебе не кажется, что стоит его выслушать? – спрашивает Рути.

Глубоко внутри я знаю, что она права. Если есть возможность все исправить между нами, я должна с ним поговорить.

– Он все еще в прямом эфире. Что мне делать?

– Отправиться на станцию и сказать ему, как сильно ты его любишь, – предлагает она. – Как вариант.

– Я не могу просто так заявиться на порог. Я ведь ушла, ты забыла? Они, по сути, вытурили меня. – Я беру телефон трясущимися руками. – Я… я позвоню. – Понятия не имею, что буду говорить, но это единственное разумное решение, которое мне подкидывает разжиженный мозг.

К этому моменту номер станции практически стал частью моей ДНК, хотя я никогда и не набирала его. И все же я настолько потрясена, что пропускаю цифру, набирая в первый раз.

– Тихоокеанское общественное радио, слушаю. Какой у вас комментарий? – спрашивает Изабель Фернандес, и я ощущаю бешеный прилив эмоций от звука ее голоса.

Во время кампаний слушатели обычно звонят, чтобы поделиться историями о станции и причинами, по которым они ее поддерживают. Не верится, что я сразу же пробилась на линию.

– Изабель, это Шай. Шай Голдстайн.

Если бы я могла слышать, как кто-то таращится на телефон, то так, наверное, звучало бы немое изумление Изабель.

– Шай? Постой, давай соединю. Это же просто потрясающе!

– Нет, подожди… – говорю я, но уже слишком поздно.

Как странно – слышать радио с ноутбука, а теперь – с телефона в ожидании того, как я окажусь в прямом эфире. Не могу поверить, что делаю это, что правда, блядь, делаю это.

– Кажется, у нас звонок на линии, – произносит Доминик у меня в ухе.

– Доминик. – Мой голос дрожит.

Рути и Тейтум перегибаются через стол, чтобы все слышать. Рути держит за руку меня, а Тейтум – Рути.

Молчание на линии. Я хочу упрекнуть его, сказать ему, как смертелен мертвый эфир.