Подкаст бывших

Доминик был так уверен, что слушатели будут рады за нас. Я не готова к обратному: к тому, что это конец.

– Это правда, Доминик? – спрашивает кто-то в микрофон, и в этот момент я понимаю, что он до сих пор ничего не сказал. Я хотела исправить ситуацию, но не могу сделать это в одиночку. История не сложится, если ее буду рассказывать только я одна.

Я жестом приглашаю его присоединиться ко мне на авансцене.

– Доминик? – спрашиваю я, заставляя свой голос звучать теплее, чем я себя чувствую. Волнение безжалостно, и я, как и он, страдаю. Но мы должны быть командой. Он должен понимать, насколько это важно. В конце концов это он предложил объявить обо всем публично, потому что больше не мог держать отношения в секрете.

Скажи же что-нибудь, молю я.

– Она… мы… – пытается сказать он и трясет головой, как бы пытаясь привести себя в чувство. – Я… – Он пытается глубоко вздохнуть, прижав руку к груди. – Передача…

Толпа взрывается криками и обвинениями. Мы их потеряли.

Наконец Доминик встает. Без микрофона он бормочет мне два слова – так тихо, что его слышу только я: «Прости меня».

А затем бросается за кулисы.

32

На общественном радио тридцать секунд – это целая вечность. За тридцать секунд можно соскучиться, переключить станцию, выбрать другой подкаст. Отписаться. Тридцать секунд могут положить конец карьере.

«Экс-просвет» рухнул меньше чем за тридцать секунд.

Рути находит Кента в номере отеля. К нашему изумлению, он приглашает нас внутрь.

Приглашает нас.

До сих пор не понимаю, как мне удалось сойти со сцены. Кажется, Рути помогла мне залезть в такси. И вроде бы направила водителя в отель. Хоть она и знает, что мы ее в это втянули, Рути по-прежнему здесь.

А Доминик – нет.

Не стоило мне заходить в соцсети, но я не могу этого не сделать. Я должна узнать, как все началось. Мне понадобилось меньше тридцати секунд, чтобы пролистать ленту «Экс-просвета» в «Твиттере» и найти тред, опубликованный перед началом нашего выступления.

ВАЖНОЕ ОБЪЯВЛЕНИЕ ДЛЯ НАШИХ СЛУШАТЕЛЕЙ

Нам очень жаль говорить это, но поскольку передача стала популярной, то мы чувствуем, что обязаны сказать правду.

Шай Голдстайн и Доминик Юн никогда не встречались. Они были коллегами, которые постоянно перебрасывались дружескими подколами, и мы подумали, что легко будет выдать их за бывших, чтобы сделать новую передачу убедительнее. Их отношения полностью сфабрикованы.

Еще раз приносим свои извинения и по-прежнему надеемся увидеть вас на живом выступлении на #ПодКон.

Пару месяцев назад я убедила себя, что лгать – нормально. Мы просто рассказывали историю, так ведь? А теперь правда нагнала нас. Не знаю, что хуже: то, что все знают, что мы мошенники, или то, что это нанесло Доминику такой удар, что он даже не смог поучаствовать в разговоре.

У нас был план. Мы были соведущими, партнерами, союзниками.

На сцене мы таковыми не были.

Я сижу на одной из двуспальных кроватей, в то время как Кент прислонился к столу в углу, а на экране компьютера за его спиной бешено обновляется лента «Твиттера».

– Слушай, – говорит Кент, наконец-то закрывая крышку ноутбука. – Мне просто нужна минутка, чтобы все объяснить.

Я машу рукой.

– Сцена ваша. Объясняйте.

Словно прикидывая, как бы ему получше объяснить свое предательство, он подергивает галстук, на котором сегодня узор из крошечных микрофонов, каждый из которых издевается надо мной. Рути сидит на другой кровати, скрестив ноги и впившись в сумку-мессенджер.

– С передачей все было хорошо, – говорит Кент. – Вы с Домиником – отличные ведущие, и публика явно вас любит.

Я даже не пытаюсь сказать ему, что обо всем этом нужно говорить в прошедшем времени.

– У совета директоров какое-то время были опасения. Сперва пришлось немного позаискивать перед ними, чтобы заинтересовать их, но с этим я справился. Им наконец-то захотелось привнести что-то новое на нашу волну – особенно то, что обладает потенциалом к популярности за пределами нашей маленькой станции. – Он вздыхает, снова дергая галстук. – Но в последнее время совет все больше склоняется к тому, что содержание передачи немного… непристойно для станции и для общественного радио в целом. Что формат подкаста ей подходит больше. Мы не можем позволить себе нарушить правила Комиссии по связи.

– Хорошо, допустим, – говорю я. – Но почему просто не отказаться от передачи и не сделать нас подкастом? – Мне с трудом верится, что совет состоит из кого-то, кроме старых белых гетеросексуальных мужчин.

Он качает головой.