Подлинная жизнь Дениса Кораблёва. Кто я? «Дениска из рассказов» или Денис Викторович Драгунский? Или оба сразу?

Матусовский говорил, что все свои заработки он тратит на туристические поездки. Он привозил оттуда любительские восьмимиллиметровые фильмы и показывал всем соседям. Особенно интересно было про Индию. Слоны, заклинатели змей… Говорили, что Михаил Львович в декабре 1959-го был в Индии вместе с несчастным Алексеем Кокорекиным, который привез в Москву черную оспу. Он был на карантине, но все обошлось.

А еще Матусовский рассказал мне замечательную историю про то, как он, молодой майор Советской армии, летел из Германии на самолете, доверху забитом какими-то генеральскими трофеями. Картины были повсюду, кипами и в навал. Летели очень низко, над лесистыми горами. Самолет болтало. Офицеров с непривычки тошнило. Что делать? На пол ведь не поблюешь. «Когда совсем было нехорошо, – рассказывал Михаил Львович, – вытаскивали картину подходящую, небольшую, вот такую примерно, – он показывал прямоугольник в полметра шириной, – брали ее за раму, сапогом выдавливали холст и из него сворачивали такой кулек… блевали туда и наружу выкидывали. Рамы тоже выкинули, на всякий случай, чтоб не было скандала». Я спросил: «И много вы их так?» – «Нас человек пять было, – сказал он. – Каждый, наверное, штуки по две, по три…» – «А вы их не запомнили?» Матусовский долго и добродушно смеялся.

У Михаила Львовича и его дочерней была странная забава, которая мне тогда скорее нравилась. Они, как бы резвяся и играя, перебивая друг друга, говорили о разных отвратительных съедобных, точнее говоря, малосъедобных вещах. Как бы соревновались, что хуже – котлета, которую весь день носил под мышкой бегун на длинные дистанции, или бульон, в котором он же мыл свои пропотевшие ноги. Конфеты с белой жидковатой начинкой в этом доме назывались «конфеты с гноем», ну и так далее. Сейчас мне кажется, что у Михаила Львовича это был своего рода детокс от лирической поэзии.

Был еще Евгений Захарович Воробьев. Все вокруг очень хвалили его дачу, через каждое слово повторяя: «Столярка! Какая столярка! Потрясающая столярка!» Ежели переводить на обычный язык, то это значило, что Евгений Захарович Воробьев в ходе строительства своей дачи особое внимание обращал на двери, притолоки и подоконники, а также оконные переплеты в комнатах и на веранде. Да, действительно, хорошее плотное дерево, возможно даже дуб. Ну и что?

Я часто бывал в этом доме у старших ребят.

Как во всех поселках, компаний было две или даже три: малышня, мы и старшие ребята. Вот, к примеру, Нинка Антонова принадлежала к малышне. Но вообще малышни у нас было маловато. В основном мы и старшие ребята.

У Воробьева был родной сын Сережа и пасынок Павлик Липатов. Павлик был человеком необычайного – именно так! – рисовального таланта. Он рисовал сверхреалистические картинки бандитского содержания, где кто-то кого-то грабил, наставлял пистолет, выкручивал руку или бил по морде. Но волшебство его искусства – пишу это безо всяких кавычек, а с некоторым изумлением – состояло в том, что он брал большой лист бумаги, довольно плотной (тогда это называлось «бумагой для черчения»), и начинал в самой середине водить карандашом. Там появлялся очень реалистично изображенный пистолет. Потом возникала рука, которая этот пистолет держит. Потом человек с пистолетом, потом кто-то вокруг него, а там, глядишь, и тот, в кого он целится. Я смотрел на это затаив дыхание и не отрывая глаз. Примерно через час или того меньше появлялась целая композиция из восьми, а то из пятнадцати фигур, да еще с кусочком улицы, с домами, фонарем, проезжающим вдали автомобилем, с собакой на первом плане, которая грызет кость. И все это без малейшего эскиза или наброска. Когда я увидел это в первый раз, я решил, что парень просто выучил наизусть какую-то картинку и теперь может ее рисовать с любого места. Вот такой я был злой и недоверчивый. Но Павлик точно так же рисовал другую картинку, пятую, двадцать восьмую… Композиция всегда была разная, герои разные, и всегда это могло начаться либо с середины, либо с правого края, либо с носового платка, либо просто с носа, в котором кто-то ковыряет: нос, палец, ладонь, рука, плечо, лицо, вся фигура… «Фантастика», как сказала бы Милочка Давидович. При этом парень он был хамоватый, нагловатый, да и просто неприятный. Помню смешной разговор между ним и моей мамой. Обратите внимание: мне тогда было лет десять, а ему четырнадцать. Он зашел к нам – или я его зазвал, скорее всего. Как раз тогда вышла папина книжка под названием «Тайна детской коляски». Это был своего рода комикс. «Вот, – сказала мама. – Смотри, Паша, какая книжка. Просто комикс. Знаешь, что такое комикс?» – «Мило, – сказал Павлик, перелистав книжку. – Но, разумеется (я запомнил его слова дословно), настоящим американским комиксам это и в подметки не годится». Мама была немножко смущена таким афронтом, но спросила: «Паша, а ты видел настоящие американские комиксы?» – «К сожалению, нет, – ответил он. – Но абсолютно уверен!» Когда мама протянула ему коробочку с печеньем, он сразу взял две штуки. Я это тоже хорошо запомнил. Вот какой я обидчивый и жадный!