Подлунное Княжество

— Всё-таки, что происходит? Кто ты? Почему я здесь?

— Ну, хоть про сны больше не толкуешь. Уже легче. Давай-ка, вперёд двинемся, боюсь, как бы на мои выстрелы кто-нибудь попроворнее этих лютиков не заявился. Да и лошадь отыскать надо, пока ей пиявки с листьями не закусили.

Света сделала шаг, острый каблучок вошёл в землю, словно нож в масло. Ратибор едва успел подхватить её за локоть. Тонкие пальцы вцепились в его руку с такой силой, что даже заглушили боль от ожогов.

— В такой обувке далеко не уйдёшь, — поморщился всадник. — Обопрись пока на меня, а там придумаем что-нибудь…

Они двинулись по петляющей тропинке мимо благоухающих слева и справа хищных цветов. Света поначалу с опаской поглядывала на коварные растения, потом вынужденная выбирать в глинистой почве места, где её каблучки не проваливались, перестала обращать на них внимание.

Ратибор тоже помалкивал. Во-первых, надо следить, чтобы спутница в неудобной обуви не переломала ноги. Во-вторых, выискивать следы перепуганной лошади — надежды, что животное останется в живых мало, но может хотя бы мешок с припасами встанет поперёк горла у проклятых упырей, может, выплюнут из ненасытной лиловой утробы. В-третьих, об этом Ратибору хотелось думать меньше всего — он не знал силы яда попавшего на его руки. Обожженная кожа горела, пузыри лопались, истекая белёсой жидкостью вперемешку с кровью. Признак обнадёживающий — организм избавляется от отравы. Даже при укусе не смертельно опасной гадюки кровь так обильно не течёт. Однако кто это Межмирье знает? Может у них здесь, наоборот всё?

Ещё одна мыслишка свербела в мозгу. Беовульф говорил — здесь чужак чихнёт — во Внешних Мирах империя рухнет. Не порушил ли, он, Ратибор, где-либо равновесие, изрубив коварный цветок. Всадник усмехнулся — действительно дурень — над собственной головой и над головой то и дело спотыкающейся Светы навис топор, а он о судьбах Миров печётся. Смех! Надо бы думать, как побыстрее отсюда выбраться, а он шаг лишний боится сделать.

* * *

— Стоп! — он заметил на краю тропки покрытый мхом валун, усадил на него спутницу. — Так дело лучше пойдёт! — одной рукой всадник перехватил лодыжку девушки, другой отломил дурацкий каблук. Света взвизгнула так, словно он вывернул ей суставы.

— Ты чего? — Ратибор поднял удивлённое лицо. — Я же осторожно, — второй каблук отделился от подошвы. — Так-то лучше будет! — он швырнул мешающие нормальной ходьбе каблуки, целясь в раскинувшийся неподалёку цветок. Мясистые лепестки жадно сомкнулись.

— Чтоб ты подавился! — пожелал ему Ратибор и обернулся к девушке. — Что с тобой?!

Света смотрела на него широко распахнутыми глазами. Губы её подрагивали:

— Я же за них две зарплаты выложила. Второй раз одела.

— После первого же надо было выкинуть, — заверил её всадник. — Дрянь сапоги! Надул тебя торговец. Ты не расстраивайся, всех нас на базаре обманывали.

— На базаре! — всхлипнув, передразнила девушка. — Я их в бутике брала.

— Впредь наука тебе, — развёл руками всадник. — Бери в нормальной лавке, у скорняка, который самую малость обманывает, по совести… А ещё лучше в веси какой, там вообще всё по честному за серебряную монетку и сапоги с двойной подошвой продадут, ещё и стелек про запас нарежут. В дальних весях народ не испорченный…

— Полгода копила, — вздохнула девушка. — На витрину смотрела. Ладно, — она махнула рукой и поднялась с камня, сделала несколько шагов. — Действительно, так лучше.

— Старый воин — мудрый воин! — усмехнулся Ратибор.

— Жаль, такого с нами нет. Хотя бы увёл подальше от этих кактусов. У меня от них мурашки по коже.

Ратибор, молча пошёл вперёд. Что за ядовитый народ — женщины?! Чуть что и потоки слёз, и мольбы о помощи, а как маленько опасность схлынет, вместо доброго слова, обязательно шпильку подпустят. Ещё и поглядывают торжествующе. Как я, мол, тебя?! Может и прав Беовульф, — лучше уж добрая драка да хорошая пирушка? Только почему он, Ратибор, отодвинув на задний план, погоню за Мериддином из кожи лезет, но пытается уберечь жизнь неожиданной попутчицы, да и сам старый вояка всё больше напускал на себя безразличие и удальство, а сам частенько поглядывал, как реагирует черноглазая красавица на его грубоватые шутки и хвастливые речи. Уж, не по тому ли великому закону природы, по коему в бескомпромиссных схватках сходятся и могучий тур, и пугливый заяц, желая снискать благосклонность наблюдающей за кровавой битвой самки? Человек ведь тот же зверь, только говорящий. Порой слишком много говорящий. И слишком неискренне…

— Надо что-то с твоими руками делать, — Света, лишившись каблуков, теперь едва доставала до плеча всаднику, зато не уступала в скорости шага.

— Раз ещё жив, значит неопасно, — отмахнулся Ратибор. — Заживёт…

— Это же яд! Вдруг потом скажется?

— Медленными ядами только люди пользуются, чтобы подозрение от себя отвести. Здесь всё проще. Зачем меня слабым ядом травить, если цветок есть собрался? Он же не собирается ждать, пока я загнусь. Ему меня подавай — тёпленького. Раз сразу не проняло — обойдётся…