Подменыш

Без детей она останется совсем одна. Это будет ужасно. Она оглядела комнату, кровать, застеленную тонким покрывалом. Все, что случилось, случилось так давно. Она всегда пыталась вспомнить прошлое, но оказывалось, что прошлое меняется, как и все вокруг. Оно не остается прежним. Охотник на каминном экране стрелял в птицу из-за дерева, но был и другой охотник, парящий в вышине над миром, видящий расклады и кости, свет вещей. Охотник с охотничьим глазом, летящий по узкому, но бесконечному проходу между смертями смертных.

По небу плыли тучи, великое море разложения, созвучное ее мыслям. Желтое, и быстрое, и серое, тошнотное и сердитое море. И ее разум сливался с ним без возражений. Когда-то у нее был малыш. Он издавал няшные звуки, ночные звуки, водяные звуки. Когда-то у нее был малыш, который не был ее.

Перл спустилась по лестнице и налила себе еще выпить. На кухне у Мириам готовился ужин. Она сидела за столом и пила чай. Перл посмотрела на ее руки, державшие чашку. Ее кожа стала нарастать на обручальное кольцо, как кора дерева на что-то чужеродное, притиснутое к нему.

– Может, ты пойдешь приведешь детей, Перл? Они должны быть в своем домике. Они, похоже, решили пропустить свой день рождения. Я звонила в колокол, но ни один не объявился.

Перл перевела сонный взгляд на окно, небо за которым было цвета чернослива. Последний свет собирался в окнах, казавшихся неимоверно толстыми.

Мириам окинула Перл строгим взглядом, но проникнуть в запертую вселенную Перл ей было не под силу.

– Ты вечно пьешь, – сказала она, – стакан из рук не выпускаешь.

Перл подняла свои довольно густые брови.

– Я пойду за детьми.

– Но если подумать… – начала Мириам и уставилась на Перл. – Это неверно.

Перл посмотрела на обручальное кольцо, впившееся в плоть Мириам. Как на руке ее матери. Матери кольцо пришлось срезать. Новое она носить не стала. Перл ощутила знакомый ком в горле, означавший, что она может расплакаться, стоит дать волю. Каждый человек одинок, так одинок, и каждый жаждет то, что потерял, и нет никакой надежды обрести это вновь.

Она почувствовала, как поднимаются волоски на шее сзади. Она представила, что над ее головой порхает летучая мышь, овевая ее своими чудными крылышками. Воздух вокруг нее был приятный, ритмичный и прохладный. Она так устала, ей так надоело видеть себя со стороны, следить за своими реакциями. В жизни нет места приличиям! Иногда необходимо выставлять напоказ свой скелет, заявлять о смерти внутри нас!

– Не раздражайся на меня, – сказала вдруг Перл. – Я тоже знаю про память. Она держит других живыми, близкими. Забыть их – это вторая смерть, настоящая.

Она увидела, как ужас сковал лицо Мириам.

– Ох, прости, – выкрикнула Перл.

И выбежала из дома. Земля дергала ее за ноги, а ветер – за волосы. Она чувствовала себя тяжелой, как земля, и такой же вечной и другой. Ей надо было сказать… мертвые не возвращаются, потому что там не так одиноко, как здесь… это единственное утешение, что они могут нам дать… Надо было сказать… вот он, вечер этого дня. Наши души собираются на судилище.

На небе солнце висело вместе с луной. Море казалось выше суши. Перл шла к каменному дому, ожидая найти там детей. Они возьмут ее к себе? Могла бы она быть как одна из них? Она надеялась на это. Внутри нее тоже было животное, детеныш, клубочком обернувший ее сердце, верующий зверь, познавший Бога.

Она поставила пустой стакан на траву. Перл повсюду оставляла пустые стаканы: на пляже и под деревьями, на камнях и на неровных каменных стенах.

Перл переставляла ноги по прохладным скользким ступеням, спускавшимся к влажному полу каменного дома. Она неуверенно помахала рукой и опустила ее, не потому что что-то почувствовала, а потому что у нее возникло ощущение, словно она машет над колодцем. Перл чувствовала себя в мешке, в кожухе, в одной из шкур, содранных Аароном, вывернутой, словно ее глаза заросли плотью. Здесь был запах. Когда-то давно здесь хранили мясо. А зимой здесь же держали живых животных. Пол в каменном доме шел под уклон, словно в театре или крипте, и казалось, что там есть другие комнаты, другие уровни. Невозможно было отскрести от вещей запах смерти. Когда-то здесь, внизу, была смерть, в чистых холодных комнатах, а наверху были живые, в тепле и тревожном ожидании.

Свет просачивался через грязное стекло сверху. Стеклянная крыша полого клонилась до самой земли, и в нижних рамах мерцала неподвижная трава. Глянцевитая трава словно знала о скорой буре. Перл ощутила старое отчаяние, старую жажду. Она была одинока, одна, а снаружи – буря, нерасчленимая, всеохватная. Она боялась и презирала свою жизнь. Она никогда не хотела этой ответственности, этой кошмарной ответственности за собственную жизнь, знания того, что ты здесь, а все где-то там.

Перл прильнула к стенам, стенам, выставлявшим широкие ребра из-под тончайшей кожи штукатурки. Она стала лучше видеть. Она смогла различить стол, на котором, точно тени, стояли резные фигурки. Она прошла дальше, держась у стены.

– Трэкер, – позвала она.