Вообще-то панфорте – это простой пряник с сухофруктами и орехами, но, как и везде в Италии, за ним стоит десяток замечательных сказок. Его любили крестоносцы, королева Маргарита Савойская, Иисус Христос и, ни больше ни меньше, даже сам Джейми Оливер.
Аделина отвела меня к своему знакомому булочнику Пьерлуиджи. Мне достались панфорте с фигами, поэтому я сразу окрестила булочника «продавец фиговых пирожков». Пьерлуиджи, вопреки моим ожиданиям, оказался совсем не похож на кондитера, толстого, лучащегося сытым благочестием, а, вовсе даже наоборот, походил на болезненно бледного мученика с картин Эль Греко. Я, чтобы попробовать сократить дистанцию, тут же пожаловалась ему:
– Послушай, Пьерлуиджи, я уже такая толстая стала с вашей едой, невозможно отказаться.
– Я сейчас тебя научу, как похудеть. Смотри, попробуй вот эту коврижку. А теперь закрой глаза.
Я закрыла.
– А теперь скажи вслух «sono felice» («я счастлива»). Сказала? Ну и кому теперь какое дело, толстая ты или нет?
Когда человек с внешностью оптинского старца таким образом отпускает тебе твой самый главный грех, всегда хочется верить беспрекословно.
В Сиене мы ходим по следам Мортона, а он считает, что дом Екатерины Сиенской – самое красивое место в городе. Вообще, Екатерина Сиенская – женщина мутная и мрачная, вела аскетичный образ жизни, постилась, видела галлюцинации, блюла чистоту помыслов. Я таких не люблю. Мне вот что подумалось. Это ужасно странная католическая традиция – доверять важные стратегические решения людям, целью жизни которых являются пост, молитва и аскеза. Насколько прекраснее был бы мир, если бы им управляли веселые, талантливые, полные жизни, предельно развратные добряки.
Да даже не обязательно я! У них же был Паваротти.
Но основной целью, конечно же, в этот раз была «Маэста».
Я не очень люблю художника Симоне Мартини. Вынуждена признаться, питаю к нему личную неприязнь. Потому что когда-то давно вычитала у Генри Мортона про рукопись Вергилия, принадлежащую Франческо Петрарке, большому другу Симоне Мартини. Рукопись Вергилия досталась ему от отца, огромный бесценный фолиант. Петрарка, ничтоже сумняшеся, позвал друга проиллюстрировать свое сокровище. А потом зачем-то на форзаце «
И тем более рисовать картинки. Еще у Мартини очень надменные Мадонны. Сходите в Уффици, убедитесь. Ужасно надменные. Какие-то гламурные светские львицы на борту яхты «Эклипс», а не Мадонны. Чего еще ждать от человека, который позволяет друзьям писать в ценнейших рукописях! Нет, ну все-таки каково? А?
Я очень много читала про его фреску «Маэста». Чтобы из нее исходило сияние, он вставлял в нее толченое стекло. Мне так нравится история ее создания, про то, как жители устроили торжественное шествие, когда он ее наконец закончил. Я не помню, где я про это читала, наверное, у Муратова.
Хотя я заранее знала, что, скорее всего, это тот случай, когда история создания шедевра гораздо интереснее и значительнее его самого. Так бывает. Ну вспомнить хотя бы обычный пряник панфорте.
Но мне очень хотелось отдать дань уважения истории, которая так сильно меня впечатлила. Я люблю такую мифологию. Она гораздо долговечнее материальных шедевров, которые остаются нам от великих. Легенды украшают нашу жизнь, на них воспитываются поколения.
Все знают Герострата, который сжег храм Артемиды в Эфесе (это, кстати, произошло в тот же день, когда родился Александр Македонский). Его проклинают, про него пишут книги, снимают фильмы, его изучают историки, археологи, его именем назван психиатрический синдром. А храм-то… Да черт его знает, может, и не было его никогда. Поди разберись сейчас.
Когда мы пришли в Палаццо Публико, меня вдруг осенило – я забыла, как выглядит фреска. Поэтому попросила мужа:
– Слушай, пойдем сначала в магазин сувениров и найдем открытку с ней. Я хотя бы посмотрю, как она выглядит.
– Не понял. Разве мы сюда пришли не посмотреть, как она выглядит на самом деле? В оригинале, а не на открытке?
– Понимаешь, я боюсь ее не узнать. Фресок много, подписи тут не ставят, я боюсь, мы ее пропустим.
– Ну не узнаем, значит, не узнаем, потом купим открытку, догонимся.
Но мы ее, конечно, узнали.
Большая сияющая золотоволосая задумчивая владычица волшебной страны с немного испуганным ребенком на руках, в окружении подданных. И совсем не надменная. Вот он – портрет настоящего достоинства, подлинного величия.
Странно даже пытаться рассказать, как она выглядит. Это как пытаться одной эсэмэской объяснить, почему этот мир спасет именно красота.