Подорожник

Бергамо – город удивительно красивый. Как будто бы для удобства туристов он построен на холмах, с которых открываются потрясающие панорамы. Живописцы, окуните ваши кисти. С холма Сан-Виджилио видно, как острые шпили церквей верхнего города протыкают полотно серебристого предрассветного тумана. Внизу ряды терракотовых крыш нижнего города, купающиеся в зелени ломбардийской долины, заснеженные горы на горизонте. Уютная старая площадь, вымощенная розовой брусчаткой, дворец подесты, строгая кампанила Компаноне, резные мраморные арки капеллы Коллеони (самого главного человека в истории Бергамо), красные каменные львы.

Удивительная историческая несправедливость по отношению к этому городу состоит в том, что его уроженец архитектор Джакомо Кваренги, один из тех, кто сделал город Санкт-Петербург самым красивым городом в мире, не построил в родном Бергамо ничего.

В базилике Санта-Мария-Маджоре похоронен другой самый известный местный уроженец – композитор Гаэтано Доницетти. Ария деревенского дурачка Неморино «Una furtiva lagrima» из оперы «Любовный напиток» известна даже тем, кто не знает про оперу вообще ничего (ну как же ее поет Паваротти, ах!). И там же, в этой базилике, находятся самые загадочные произведения самого загадочного венецианского художника Лоренцо Лотто, деревянные интарсии на библейские мотивы.

Лоренцо Лотто – это уже своего рода покровитель Бергамо. Про него обязательно стоит почитать труды самых лучших искусствоведов, писавших про итальянское искусство, – Беренсона, Муратова и Ипполитова. Еще за четыреста лет до Сальвадора Дали он имел смелость демонстрировать, что новаторство и нарушение всех канонов – это и есть настоящее творчество. Когда-то Лотто расписал Ватикан, но его росписи были сбиты, чтобы расчистить место Станцам Рафаэля. Это ставит один из самых неразрешимых вопросов в сослагательном наклонении в истории искусства. А что бы было, если бы «Банда Рафаэля» не выжила бы Лотто из Ватикана? Да, тогда бы у нас остался Лотто, но ведь тогда не было бы Рафаэля!

Из Венеции его выгнал Тициан. После этого Лотто долго скитался, создавая многочисленные произведения для церквей Средней и Северной Италии, пока наконец бергамаски не пригласили его в Бергамо расписывать свою церковь.

«Однако умение Лотто переживать свет и цвет глубоко, по-венециански, так, как его не переживали ни флорентинцы, ни ломбардцы, ни тем более фламандцы, остается при нем, и это сообщает его произведениям внутреннюю напряженность, так как внутренний цветовой заряд, скованный линеарностью, все время готов прорваться безумной вспышкой, пожрав предметность, как огонь пожирает дерево, и этот внутренний конфликт и делает искусство Лотто столь оригинальным, отмеченным печатью особенности, непохожести ни на кого и столь привлекательным для модернизма. Экспрессивность Лотто, напоминающая одновременно и экстаз, и истерику, пришлась по вкусу аристократам Бергамо».

(Ипполитов. «Особенно Ломбардия»)

Интарсии Лотто – наверное, самые странные, самые загадочные аллегорические ребусы в истории искусства.

Солнце, в центре которого глаз, а из глаза растут руки и ноги, или голый бородатый мужчина, сидящий на осле и держащий в руках зеркало и циркуль, а на голове у мужчины птичья клетка, и обрамляющий их занавес со змеей и отрубленной головой, а по бокам маска и военный шлем.

Хотя, как говорит Ипполитов, «что уж такого загадочного в голом мужике на осле с пустой клеткой на голове? – обыкновенная заметка о том, что человечество, в общем-то, неумно».

Я не знаю, как эти безумие и эзотерика действуют на других, у каждого свои причуды, а я, воровато озираясь, подошла к какому-то стенду и стащила оттуда фотографию Папы Римского Франциска (Папа Франческо). Прямо под торжественные звуки органа, под огромным тяжелым сусальным куполом непосредственно на виду у Бога.

И вполне удовлетворенная этим маневром, вышла из здания на Старую площадь. Но только мы с мужем решились свернуть за угол и поискать, где бы поесть ломбардийской поленты с грибами, из церкви, запыхавшись, выбежал служащий с фотографией позапрошлого Папы Римского Иоанна Павла второго (Папа Джованни Паоло Секондо) в руках.