Подпольная кличка - Михаил

Здесь существует режим, вся соль которого сводится к внушению арестантам страха перед администрацией. Отдаленность рот от прокурорского надзора создает благоприятную почву для произвола, который приходится испытывать каждому попавшему сюда. Одной из мер укрощения является карцер, темный или светлый, по усмотрению наказывающего. Внутреннее устройство его очень просто — это каменный сырой ящик два с половиной шага в ширину и пять длиной, с полусводчатым потолком и окном, размером не больше вагонного, которое находится в боку ящика на высоте двух с половиной аршин над уровнем пола. Воздух в нем обладает специфически затхлым запахом даже в летнее время, когда окно открыто, а недостаток света, особенно в пасмурные дни, превращает их в полутемную конуру, требующую при чтении очень высокого напряжения зрения. Все отличие темного карцера от светлого заключается в отсутствии окна. Надо сказать, что перспектива очутиться в карцере страшно пугает арестантов, и, как говорил начальник, самые буйные и непокорные после месячного пребывания в нем превращаются в тихих и исполнительных.

И вот с 1903 года по распоряжению губернатора и губернской тюремной администрации часть этих карцеров превратили в камеры для содержания политических заключенных, то есть поставили в них стол и койку, и теперь все арестованные по политическим делам, для которых нет надежды на скорый выход, отправляются сюда и здесь вынуждены проводить долгие месяцы, подвергаясь всевозможным физическим и духовным страданиям. По словам доктора, все его писания о негигиеничности и непригодности данных камер для продолжительного пребывания в них «остаются гласом вопиющего в пустыне…»

Одиночество издавна считалось одним из самых страшных наказаний. Оторвать человека от людей, отрезать от жизни — все равно что живого закопать в могилу. День за днем, день за днем — серые стены да крохотный клочок неба за решетчатым окном. Томительная пустота времени.

Трудно на расстоянии десятилетий понять настроение Вилонова в тюремной камере, но, просматривая его записи, жандармские и тюремные документы, мы не найдем в них признаков растерянности или расслабленности. Наоборот, мы по-прежнему ощущаем буйное непокорство, напряженную жизненную силу. И в тюремной камере он живет интенсивно. И, наверное, именно эта активная внутренняя жизнь и была главным противоядием против тюремной тоски.

Четыре больших тетради разлинованы тонкими рваными строчками. Выписки из книг по философии, социологии, экономике, истории, эстетике… Размышления, сомнения, поиск… Мы чувствуем, как напряженно работала мысль Вилонова, как жадно впитывал его мозг знания, превращая их в собственные убеждения. Никакие университеты не дали бы Михаилу тех знаний, которые он искал. Ибо, как он записал в одной из своих тетрадей, университеты не дают «самого главного — цельного мировоззрения, не расходящегося с действительностью». А без такого мировоззрения революционер, по выражению Вилонова, «подобен путнику, блуждающему без компаса в дебрях тайги».