По улице шли соседские девочки. Одна, Дакария, если Дирк правильно запомнил её имя, как всегда, была в огромных солнечных очках, а вторая, которая звалась Сильванией, надвинула свою шляпу на лоб.
Дирк ван Комбаст толкнул окно, приоткрывая его пошире, и прислушался.
– И что, я действительно пела «Трансильвания, родна инима мои»? Стоя на бревне? Перед всем классом? – расспрашивала Сильвания.
– Да, но ты успела спеть лишь первую строку, а потом уже упала в обморок, – ответила Дака.
– Спасибо, что ты меня спасла, – сказала Сильвания, коротко приобняв сестру за плечо и прижав к себе.
Дака отмахнулась:
– Лучше придумай что-нибудь, чтобы впредь это не повторилось.
– А что же мне делать? Цепочка-то с кулоном пропала!
– Ну, тогда приклей хотя бы чуточку родной земли себе в пупок.
Дирк ван Комбаст видел, как Сильвания брезгливо скривилась:
– Фу, как это негигиенично.
– Да уж лучше негигиенично, чем падать-то, – считала Дака.
Сильвания вздохнула. Она бросила взгляд на дом Дирка ван Комбаста. Он отпрянул от окна. Но за гардиной девочки не могли его увидеть.
– Я лучше приклею изолентой пару крошек земли себе под ремешок часов.
– Хотя это и хлопотно, но всё же лучше, чем ничего, – одобрила Дака.
Затем девочки свернули в подъезд к дому № 23 и вскоре скрылись за входной дверью.
Дирк ван Комбаст откинулся на спинку стула и задумчиво уставился на экран, на котором в качестве обоев была установлена фотография его матери.
– Ты слышала? Она должна набить себе в пупок немного родной земли. Разве это не… подозрительно?
– А что тут такого подозрительного? Это же две девчонки в возрасте между десятью и шестнадцатью, у них же одни глупости на уме. У меня тоже так было.
Дирк растерянно повернулся к Соне:
– Это я не с тобой говорил.
Соня даже оглянулась, нет ли в комнате кого-то ещё.
– А с кем же?
– С моей матерью. – Дирк кивнул подбородком на экран монитора.
– О! – Соня подняла брови вверх. – Твоя мама. Понятно. Ну, я тогда лучше… пойду.
Дирк ван Комбаст отсутствующе кивнул, глядя перед собой. Он лишь рассеянно отметил, как Соня вышла из дома. Одно ему было теперь ясно: «Семья Т./№ 23» подлежит дальнейшему наблюдению. Может быть, даже более интенсивному.
Кладбищенские заметки
Она сидела на своём излюбленном месте. Камень был большой, круглый и поросший мхом. Вокруг росла высокая трава, и могильные камни возвышались над ней в полной тишине, словно сваи над водой. У Хелене они не вызывали никакого страха. Она знала их все. Это и были её друзья.
Хелене вырвала из земли высокий травяной стебель и провела им по своей левой руке, на которой шестирукий монстр, бородавчатый, с выступающими глазами и острыми как нож зубами охотился на гигантского паука. Хелене хотела бы сделать себе настоящую татуировку. Но папа никогда бы этого не разрешил. Целый год понадобился для того, чтобы он хоть как-то привык к этим рисункам на её предплечье. Он полагал, что это лишь фаза в росте ребёнка, которая скоро пройдёт. Какими же наивными могут быть иногда эти взрослые!
Хелене достала свой дневник. Это была небольшая синяя книжечка с блестящей ленточкой-закладкой. Хелене редко когда записывала больше пары строк. Длинных сочинений ей хватало и на уроках немецкого. В основном она писала то, что приходило в голову, – какую-то одну мысль, воспоминание или вопрос, который её занимал.
Она сунула кончик ручки в зубы и задумалась. Хелене думала о Сильвании и Даке Тепез. С тех пор как она их впервые увидела, эти сёстры не выходили у неё из головы. Поскольку было совершенно ясно: они не такие, как все остальные девочки в школе. Не только потому, что они были странно одеты, постоянно засыпали, шатались на гимнастическом бревне и совали в нос грязь, добытую между пальцами ног. Уже одно это было поперёк всего привычного. Но вдобавок ко всему этих бледных как труп близнецов окружало нечто мрачное. Из-под аромата крема от солнца пробивался слегка затхлый запах. Или это Хелене только мерещилось?
Хелене была почти уверена, что сёстрам есть что скрывать. А ведь она по себе знала, каково это. Она вынула ручку изо рта и записала в дневнике:
Спящие сёстры
С тех пор как Хелене Штайнбрюк первой заговорила с Дакой и Сильванией Тепез, близнецам больше не казалось такой уж неприятной обузой ходить в школу имени Готхольда Эфраима Лессинга. Но всё равно дело оставалось достаточно противным. Сёстры каждый день смертельно уставали. Сильвания то и дело щипала себя за руку, чтобы не заснуть. Дака на перемене даже прокрадывалась тайком в спортзал, чтобы повисеть там вниз головой на брусьях и подремать. Однажды её храп испугал школьного завхоза Олафа Цехнера: он подумал, что в спортзал случайно забрёл какой-то дикий зверь, сбежавший из зоопарка.