Подружка – кровь с молоком

Сильвания обнюхала открытку. Она пахла солнцем, кремом от загара и ванильным табаком, которым бабушка Жежка набивала свою трубку. Сильвания на минутку закрыла глаза и попыталась представить себе бабушку на пляже Ямайки. Она что, зарывается там в песок от солнца? Или каждые полчаса просит Боба, Брюса или Хуана заново смазать её кремом от солнца? Или она вообще лежит на пляже в собственном гробу? Остаётся лишь надеяться, что «кровавый Ларри» не сделает её слишком шаловливой. На Ямайке вампир быстро может рассыпаться в пыль. Но бабушка Жежка была достаточно старой, чтобы следить за собой самостоятельно. Правда, и достаточно безумной, чтобы забыть о всякой осторожности.

Сильвания решила зачитать эту открытку вслух дедушке Гоболу. Он лежал на полочке в гостиной, в глиняной пепельнице. Во время отпуска в Греции он отравился чесноком, умер и распался в прах. Бабушка Жежка ничего не могла тогда сделать, кроме как собрать его прах в пепельницу. И хотя все 13 533 года супружества они только ругались, бабушка очень скорбела после его смерти. Может, потому, что ей больше не с кем было даже поругаться. 13 533 года – это долгое время. За такое время привыкаешь друг к другу.

Сильвания всё ещё была мысленно на Ямайке, когда прозвенел звонок. Однако уголком глаза она зафиксировала молниеносное движение сестры. Дака с громким шарканьем – трш! – отодвинула стул и была уже на полпути к первому ряду парт у окна, где сидела Хелене. Сильвания вскочила. Пять минут перемены между историей и географией она тоже хотела провести со своей, может статься (да наверняка, совершенно точно), будущей лучшей подругой. Сильвании пришлось крепко держать себя в узде, чтобы не нарушить радикальное правило номер один (не летать при свете дня) или номер шесть (не перемещаться в пространстве телепортацией).

Однако уже через пару шагов и Дака, и Сильвания остановились как вкопанные. Перед ними стоял шкаф. У шкафа были короткие каштановые волосы, крупный нос картошкой и маленькие, насмешливо посверкивающие глаза. У шкафа было имя. Его звали не «Билли» и не «Трэби», как называют шкафы в шведском мебельном магазине, а Лукас Глёкнер.

– А вот интересно, в Самогрязье тоже есть парикмахерские? – спросил он.

Дака простонала. Вот все последние дни именно так и было: в самый неподходящий момент появлялся Лукас и задавал неподобающие вопросы.

– Это называется не Самогрязье, а Семиградье, – прошипела Сильвания. – И конечно же, там у нас тоже есть парикмахерские.

– Тогда почему вы ни разу туда не сходили? – Он кивнул на голову Даки с причёской в виде морского ежа и засмеялся. Конечно, ему казалось, что он хохочет зловещим монстровским басом. Но Дака и Сильвания слышали, что он квохчет как курица.

Дака выгнула грудь колесом:

– А в Биндбурге есть бассейн?

Лукас вопросительно поднял брови:

– Конечно, и даже несколько.

– Тогда почему бы тебе не сунуть туда голову и не подождать, когда мимо будет проплывать рыбка, – вот ей и задавай свои дурацкие вопросы! – ответила Дака.

Лукас так и стоял, вопросительно подняв брови. Затем между его бровей пролегла мрачная складка.

– Э, вот это вот сейчас было не очень любезно с твоей стороны!

Дака и Сильвания больше не обращали внимания на Лукаса. Они бочком протиснулись мимо него – надо было пробраться к Хелене до того, как кончится перемена. Однако у стола Хелене стоял Рафаэль Зигельман. В последние дни это случалось часто.

Если Лукас был шкафом, то Рафаэля – самого высокого и самого худого в седьмом «Б» – можно было уподобить вешалке для одежды. У него были светлые волосы, а боковой пробор напоминал рифлёные стружки сливочного масла, какие подают к завтраку на шведском столе. Торопливо шагая по школьному коридору на урок, он слегка втягивал голову, а плечи его клонились вперёд, будто на них повисли невидимые тяжести. Но когда он здоровался с учителем, поднимал руку или шёл к доске, то запрокидывал голову вверх, плечи его распрямлялись, а масляные рифлёные стружки вились кольцами.

– Фумпс! – прошептала Дака. – А Рафаэлю-то чего надо от Хелене?

Сильвания пожала плечами:

– Просто хочет быть лучшим и у неё.

Рафаэль был лучший в математике, в немецком, в физике, химии, биологии, английском, географии и истории. Он был лучший в стильности, в записывании лекций, в ответах, в пунктуальности, в упорядоченности, в приветливости к учителям, в непереходе через улицу на красный свет, в прикрытии рта рукой, когда зеваешь, и в умении быть лучшим.

Сильвания печально смотрела в сторону Хелене:

– Ты думаешь, они уже лучшие друзья?

– Гумокс! – Дака не могла поверить, что Рафаэль был лучшим другом Хелене. Потому что в умении быть другом – в этом Дака была убеждена – Рафаэль не был лучшим. Дака широкими шагами направилась к Хелене. Сильвания последовала за ней.

Когда они подошли к первому ряду, прозвенел звонок на урок. Рафаэль повернулся, его рифлёные стружки масла на голове вздрогнули. Он коротко оглядел Даку и Сильванию, приподнял брови и сказал:

– Вы опоздали. Мне показалось, только что был звонок, – и ухмыльнулся.