Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

„Милостивая Государыня

„Екатерина Дмитріевна!

«Въ продолженіе четырехъ лтъ, проведенныхъ мною въ институт, я не замчалъ существованія праздника Пасхи, такъ какъ въ это время обыкновенно начинались экзамены и было не до праздниковъ. Я не знаю, какъ благодарить васъ за письмо и посылку, которыя, посл столькихъ лтъ, напомнили мн завтрашній праздникъ и, дйствительно, вызвали много воспоминаній изъ моего дтства и юности. Не откажитесь и отъ меня принять Шекспира и позвольте пожелать, чтобы для васъ онъ былъ другомъ въ минуты радости и утшителемъ въ минуты горя, отъ котораго да хранитъ васъ Богъ.

„Извините, что лично не могу поблагодарить васъ, такъ какъ боюсь своею персоною разрушить то уваженіе, которое вы питаете ко мн по слухамъ и которое для меня было бы непріятно разрушать.

„Позвольте пожелать вамъ остаться надолго такой же доброй, какой вы есть теперь.

«Глубоко благодарный и вашъ покорнйшій слуга

„Г. Могутовъ“.

Она прочла разъ, прочла другой разъ. Ей кажется отвтъ сухимъ, холоднымъ. Она задумалась и посл раздумья сухость и серьезность отвта кажутся ей вполн естественными, даже необходимыми. Вдь онъ ничего не слыхалъ о ней, — она ничего не говорила при немъ, — понятно, что онъ, не зная ея, не могъ отвчать на ея письмо иначе. Онъ могъ даже подумать, что она такъ, изъ простаго любопытства, отъ скуки, написала ему и изъ-за того же хочетъ видть его, — и онъ могъ возвратить назадъ ея подарокъ, написать ей грубый отвтъ. Конечно, она очень, очень рада, что онъ не подумалъ о ней такъ, не возвратилъ посылки, а написалъ очень вжливый отвтъ и прислалъ ей на память Шекспира. Онъ не прислалъ ей сказку, книжку съ картинками, а прислалъ ей сочиненіе великаго англійскаго и всесвтнаго писателя Шекспира… Она разсматриваетъ книги, у нея такой самый Шекспиръ, но это все равно, — ей пріятно, она весела, она смется и еще разъ читаетъ письмо и находитъ теперь, что оно очень и очень мило написано… Ей очень нравится простой, но чрезвычайно изящный переплетъ на книгахъ. Она складываетъ томы Шекспира по порядку, открываетъ крышку переплета перваго тома и видитъ что-то написанное не очень красивымъ, но крупнымъ и разборчивымъ почеркомъ. „Помнишь другъ мой, Гордй Петровичъ, — читаетъ она, — какъ ты доказывалъ мн пошлость силлогизма, что сапоги — лучше Шекспира, а Антоновичъ — лучше сапоговъ. Ты тогда впервые познакомилъ меня съ Шекспиромъ, растолковалъ его и научилъ любить его. Приготовляя твои вещи къ отправк, мн хотлось вложить въ нихъ что-либо на память теб обо мн. Я не придумалъ ничего лучшаго, какъ Шекспира, и не съумлъ ничего лучшаго написать, какъ то, что написалъ уже. Я не знаю, почему меня не исключили, хотя я протестовалъ не мене другихъ противъ твоего исключенія. Для тебя земля клиномъ не сошлась, а для меня, недалекаго, быть можетъ и хорошо, что не исключили. Не забывай меня, Гордй Петровичъ. Я всегда любилъ тебя, а теперь я никогда не забуду тебя… Коптевъ“.

Ей нравится прочитанное, она довольна, что онъ ей послалъ подарокъ друга; но она отошлетъ ему его назадъ, онъ приметъ отъ нея назадъ, она попроситъ его объ этомъ дружбою и любовью его товарища. Впрочемъ, она можетъ сдлать лучше. Она пошлетъ ему своихъ три тома, а его пошлетъ только первый, на которомъ надпись друга. Ея одинъ томъ испачканъ кровью, но это ничего, — она можетъ написать ему, что это кровь с-нской Порціи, которая сама себ порзала руку и выпачкала Шекспира кровью изъ этой раны.

Она спокойно и сладко спала въ ночь подъ Пасху и, веселая и счастливая, какъ никогда, встртила утро перваго дня Свтлаго Христова Воскресенья. Какъ солнышко, по мннію простаго народа, играетъ, восходя въ утро перваго дня Пасхи, такъ и она, съ полнымъ жизни и счастія личикомъ, бросилась въ объятія няни въ утро перваго дня Пасхи.

— Христосъ воскресъ, няня!..

IV.

Но не вс встрчали такъ счастливо Пасху и, кажется, несчастне всхъ встртила ее mademoiselle Плитова.

. . . . . . .

V.

Перехавшій игралъ на віолончели, а Могутовъ слушалъ его игру, когда Лукерья сообщила, что его спрашиваютъ.

— Можетъ ошиблись, Лукерья? — спросилъ онъ. Ему казалось, что его въ такую пору ршительно некому спрашивать.