Онъ и Кожуховъ очень любезно поздоровались. Кожуховъ имлъ совершенно обыкновенный, всегдашній, свой видъ: спокоенъ, независимъ, съ любезнымъ и серьезнымъ выраженіемъ во взгляд. Онъ никогда ничего не длалъ не подготовившись, не обдумавъ, не предначертавъ себ ясной и всесторонней программы. Онъ и теперь, явившись къ Рымнину, чтобы переговорить съ нимъ о своей любви къ Софь Михайловн и о любви ея въ нему, имлъ заране составленную программу своихъ рчей, жестовъ, тоновъ голоса, улыбокъ и т. д., при всевозможныхъ комбинаціяхъ въ отвтахъ, возраженіяхъ и даже, могущаго быть, нахальства со стороны Рымнина. Программа его была безукоризненно-прекрасна во всхъ отношеніяхъ. Она состояла, во-первыхъ, въ томъ, чтобы, при всевозможныхъ положеніяхъ хода переговоровъ, сохранить свой обыкновенный, джентльменскій, какъ онъ называлъ, видъ, ни на минуту не теряя при этомъ разсудительности въ рчахъ и спокойствія въ голос, во-вторыхъ, чтобы быть все время въ положеніи нападающаго, такъ какъ въ оборонительномъ положеніи онъ привыкъ безмолвнымъ согласіемъ и поддакиваніемъ только безъ большаго конфуза уходить отъ гнва губернатора, въ положеніи же нападающаго онъ съ честью и славой держалъ бразды правленія надъ канцеляріей, надъ исправниками, становыми и городскою полиціей; въ-третьихъ, орудіями для нападенія избрать свободу чувства женщины, величіе свободы вообще, проклятіе притсненію и насилію, умъ и доброе сердце Рымнина, спокойствіе Софьи Михайловны, благодарность къ ней Рымнина за ея долгую любовь и труды по управленію имніями и, наконецъ, возможность, безобидно для всхъ, заинтересованныхъ лицъ, устроить счастье Софьи Михайловны, дать ей возможность любить его, Кожухова, такъ какъ онъ тоже любитъ ее, а любовь Рымнина сомнительна въ реальномъ смысл, а идеально она можетъ продолжаться. Такова была программа Кожухова, и онъ имлъ совершенно спокойный видъ, — былъ увренъ въ полномъ выигрыш своего дла. Самое худшее, возможность чего онъ допускалъ, это то, что, въ гнв или злоб, Рымнинъ попроситъ его уйти и боле не бывать въ его дом; но подобный исходъ онъ считалъ если и не полною побдой, то, во всякомъ случа, выиграннымъ сраженіемъ, посл котораго въ скоромъ времени должна наступить полная побда. Пока Софья Михайловна любитъ его, пока она не встртилась съ мужчиной, который бы заинтересовалъ ее боле, чмъ онъ, — для нея удаленіе его отъ ихъ дома и лишеніе возможности видть его будетъ тяжелымъ ударомъ. Она начнетъ скучать, у ней явится боязнь измны съ его стороны, желаніе видть его, принадлежать ему; а этого только и нужно Кожухову, — онъ отлично воспользуется подобнымъ ея состояніемъ и, пустивъ въ ходъ любовь, угрозу и, главное, логику, уговоритъ ее оставить мужа и броситься въ его объятія. Тогда — полная побда… Женщина, разъ поставившая себя въ подобное положеніе относительно мужа и любовника, уже на вки принадлежитъ любовнику, — для любовницы уже невозможна измна. Онъ и она, конечно, принуждены будутъ вести на первыхъ порахъ уединенную жизнь, ухать даже куда-нибудь далеко, напримръ, въ Парижъ или Неаполь, а тамъ — дти и… полная побда… Рымнинъ, конечно, не произведетъ скандала, не будетъ требовать черезъ полицію жену, — онъ человкъ съ положеніемъ и гуманенъ; служебная карьера Кожухова ничуть не пострадаетъ, — въ любовныя дла служащихъ начальство не вмшивается; Рымнинъ начнетъ страдать, скучать, а главное — томиться отъ нкотораго скандала и… скоре умретъ. Кожуховъ потомъ женится и достигнетъ того, чего хотлъ. Полная побда!..
«Не предполагаетъ возможности отказа», — подумалъ Дмитрій Ивановичъ, осмотрвъ всю фигуру Кожухова и не замтя въ ней ни малйшаго измненія противъ обыкновеннаго. Ему вдругъ сдлалось какъ-то неловко и не по себ. Ему всегда не нравился Кожуховъ, а теперь онъ просто былъ противенъ для него. Вдь онъ пришелъ просить, какъ предполагалъ Рымнинъ, принять его въ ихъ семью, просить — быть ему отцомъ, а иметъ видъ человка, исполняющаго самую обыкновенную обязанность, самую пустую формальность, — человка, который, какъ будто, уже завладлъ его Екатериной, его любимой, умной, доброй и единственною дочерью, и который, съ чувствомъ гордости и самохвальства, прикрытыхъ обыкновенною наружностью, пришелъ скоре похвастаться передъ нимъ, отцомъ, а не просить благословенія.
— Вы позволите мн, Дмитрій Ивановичъ, прямо приступить въ длу, для котораго я обезпокоилъ васъ и оторвалъ отъ длъ земства и земской желзной дороги? — началъ Кожуховъ, когда онъ и Рымнинъ услись въ зал у небольшаго стола предъ зеркаломъ.
— Готовъ слушать, — отвтилъ Рымнинъ, — стараясь не смотрть на Кожухова.
— Я долженъ прежде всего просить васъ, уважаемый Дмитрій Ивановичъ, дать мн слово, что нашъ разговоръ останется навсегда только между нами.