Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

— Я скажу вамъ все, а потомъ вы можете поступать, какъ вамъ будетъ угодно… Я исполню свой долгъ, — поставивъ шляпу на столъ и снова садясь на стулъ, продолжалъ Кожуховъ, — а вы можете длать то, что велитъ вамъ вашъ долгъ; но я знаю и врю, что и для васъ дорого спокойствіе Софьи Михайловны.

— Прошу васъ перейти къ сути дла! — серьезно, но спокойно замтилъ Рымнинъ.

— Я люблю Софью Михайловну и она любитъ меня. Мы знаемъ и вримъ въ это оба; но вы несправедливо называете Софью Михайловну моей любовницей, — я вамъ этого не говорилъ и не скажу, потому что это была бы ложь и клевета… Любимъ мы уже давно другъ друга и признались въ этомъ другъ другу тоже давно. Мы терпли, ждали…

— Моей смерти? — грустно и тихо, какъ нечаянный вздохъ, вырвался вопросъ изъ устъ Рымнина.

— Я буду предъ вами, человкомъ высокаго ума, называть вещи ихъ собственными именами. Вы позволите?

— Прошу васъ перейти къ сути дла! — съ сдержаннымъ нетерпніемъ отвтилъ Рымнинъ.

— Мы терпли и ждали вашей смерти, такъ какъ смерть — удлъ всхъ и такъ какъ только тогда Софья Михайловна будетъ свободна, можетъ быть моей женой… Мы ждали долго, но у насъ не стало силы ждать доле. Это нетерпніе испытывали мы оба, и я просилъ у Софьи Михайловны позволенія переговорить съ вами.

— И она вамъ позволила? — грустно улыбнувшись, спросилъ Рымнинъ.

— Она мн отвтила, зачмъ я не переговорилъ съ вами объ этомъ, не спрашивая ея разршенія? «Тогда бы, — продолжала она, — я бы ничего не знала, была бы не подготовлена къ этому, объясненіе было бы искренно, естественно, а теперь Дмитрій Ивановичъ можетъ предположить хитрость, обманъ. Правда и искренность помогли бы ему не такъ сильно принять къ сердцу то, что ему будетъ очень непріятно…» — Я вамъ буквально передаю слова Софьи Михайловны. Какъ видите, она не позволила мн говорить вамъ о нашей любви.

— Но вы все-таки сказали! — съ грустнымъ укоромъ и со вздохомъ замтилъ Рымнинъ.

— Да. Но я сказалъ тогда, когда Софья Михайловна ухала, — я сказалъ тогда, когда отсутствіе Софьи Михайловны даетъ намъ возможность, не нарушая ея спокойствія, переговорить, чтобъ устроиться всмъ намъ троимъ миролюбиво, безъ напраснаго страданія… Переговорить объ этомъ я и пришелъ къ вамъ, уважаемый Дмитрій Ивановичъ.

— У васъ есть проектъ? — спросилъ, помолчавъ, Рымнинъ.

— Будьте нашимъ отцомъ, благословите нашу любовь! — и въ голос Кожухова теперь ясно слышалась искренность, правдивость, горячая мольба. Онъ самъ остался доволенъ короткостью и силою своихъ словъ.

Оба долго молчали. Одинъ задумался надъ ролью быть въ одно и то же время и отцомъ, и заштатнымъ мужемъ на глазахъ жены и ея любовника, быть евнухомъ своей жены и ея любовника на глазахъ взрослой дочери, а другой ни о чемъ не думалъ, но терпливо ждалъ отвта на свое предложеніе, какъ терпливо сидитъ страстный рыболовъ у удилища, хорошо зная, что рано или поздно рыбка все-таки клюнетъ и тмъ скоре, чмъ онъ мене будетъ шевелиться самъ и шевелить поплавокъ.

— Простите меня за сказанное въ горячности, — все такъ же спокойно началъ Рымнинъ. — Я благословлю вашу любовь, но не такъ, какъ вы хотите. Вы хотите, чтобъ я благословилъ вашу любовь и былъ при васъ отцомъ, не переставая быть мужемъ въ глазахъ свта, а вы — въ роли любовника въ глазахъ того же свта… такъ?

— Свтъ будетъ знать только мужа. Я буду для него тмъ же, что и теперь, только знакомымъ вашего дома, — все такъ же сильно отвчалъ Кожуховъ.

Рымнинъ улыбнулся и потомъ продолжалъ:

— Шила въ мшк не утаишь, во-первыхъ* во-вторыхъ, я ненавижу ложь; а въ-третьихъ, у меня есть дочь, для которой, въ ея лта, имена «мать» и «жена» не должны быть двусмысленными, должны быть святыми для нея… Да и разв нтъ другаго выхода? — посл короткой паузы продолжалъ онъ. — Если Софья Михайловна любитъ васъ, если ей тяжело жить со мной, то мои отношенія съ нею могутъ быть прерваны навсегда… Я уже старъ и сдлался неспособнымъ къ супружеской жизни, — я не буду лгать, если возьму на себя законную причину развода, только я это длаю съ однимъ условіемъ: Софья Михайловна должна возвратить мн все то, что я ей далъ. Она должна возвратить мн все, ршительно все, начиная съ имній и кончая платьями, а я ей возвращу ея свободу… Мн кажется, такъ будетъ честне, благородне, безъ лжи и надувательства?…

Кожуховъ молчалъ, смотрлъ внизъ и торопливо кусалъ то верхнюю, то нижнюю губу. Онъ никакъ не ожидалъ подобнаго предложенія. Онъ не могъ представить себ, чтобы Рымнинъ — баринъ, богачъ, аристократъ, видный земскій дятель, извстный человкъ — ршился фигурировать въ роли неспособнаго къ брачной жизни мужа, фигурировать публично, гласно, фигурировать передъ судомъ для полученія развода. Онъ не ожидалъ, что ему, Кожухову, позволятъ не только любить, но и жениться на Софь Михайловн, только безъ ея имній, безъ ея богатства…

И онъ былъ удивленъ. Его програма была разбита, его умъ отказывался извернуться, составить новую программу, — и онъ терялъ власть надъ своими чувствами, самообладаніе покинуло его.