Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

— Я хотлъ васъ, monsieur Кожуховъ, познакомить съ массивностью этого подсвчника, но, къ сожалнію, мн это не удалось. Надюсь, что вы не въ претензіи на мою неловкость?… До свиданія, monsieur Кожуховъ! — закончилъ Рымнинъ и медленно направился изъ залы.

«Подлецъ!» — подумалъ про себя Кожуховъ, торопливо уходя изъ залы.

«Будетъ отъ барыни головомойка, какъ прідетъ да узнаетъ! И въ жисть не повритъ, что самъ баринъ нашкодилъ», — думалъ Иванъ, лазая подъ стульями и собирая тамъ осколки розетокъ.

IV.

Могутовъ и Перехавшій, обласкавъ и успокоивъ сильно выпоротаго мальчика и сильно встревоженную его мать, старались распросить и разузнать отъ нихъ подробно: кто, какъ и за что такъ жестоко наказалъ мальчика. Но имъ, при всемъ стараніи, удалось только выслушать боле послдовательный и хладнокровный разсказъ Лукерьи о томъ, что говорилось уже ею на двор съ перерывами слезъ и вздоховъ. Изъ распросовъ мальчика они поняли только, что рабочіе каретнаго заведенія Бибикова подговорили его, высченнаго мальчика и безплатнаго ученика того же Бибикова, жаловаться мировому судь на скверную пищу, помщеніе и жестокое обращеніе хозяина, — что мальчикъ пожаловался, хозяинъ до суда полоснулъ его тростью, мировой судья оштрафовалъ хозяина, хозяинъ отвелъ мальчика въ полицію и тамъ его выпороли солдаты и посадили въ арестантскую при полиціи.

Посл ухода матери и сына, Могутовъ и Перехавшій долго разговаривали о значеніи гласности, о значеніи порки въ русской жизни, о сил хозяйской и полицейской власти у насъ и т. д. и т. д. Въ заключеніе ихъ долгой бесды Перехавшій заявилъ, что онъ разузнаетъ самымъ подробнымъ образомъ всю исторію съ мальчикомъ и предастъ ее гласности; а Могутовъ, хотя и скептически относился къ польз гласности при нашемъ режим, все-таки изъявилъ желаніе помочь Перехавшему въ его предпріятіи.

— Боже мой, Боже мой! — жалобно и въ носъ говорилъ подъ конецъ Перехавшій. — Кого только у насъ не пороли и не порятъ? Порятъ у насъ женатыхъ парней, порятъ женщинъ, порятъ стариковъ, имющихъ внуковъ, пороли въ Одесс студента, а въ Москв стегали ихъ нагайками на Дрезденской площади! И какъ пороли и порятъ? — Пороли и порятъ публично, на глазахъ всего общества, такъ что крики, стоны и слезы отцовъ и матерей подъ розгами слышатъ дти этихъ несчастныхъ!.. И все это предавалось гласности, обо всемъ этомъ печаталось въ газетахъ…

Споконъ-вка дождемъ разливаются
Надъ родимой землей небеса;
Стонутъ, воютъ, подъ бурей ломаются
Споконъ-вка родные лса;
Споконъ-вка работа народная
Подъ ударами плети идетъ…

Для разслдованія дла о порк мальчика, Могутовъ нсколько разъ бывалъ въ кабак, противъ каретнаго заведенія Бибикова, познакомился тамъ съ рабочими того же заведенія и отъ нихъ узналъ вс подробности до отвода мальчика въ полицію, а равно и вс подробности о порядк или, врне, безпорядкахъ того же заведенія. Перехавшій узналъ отъ мироваго судьи и отъ знакомыхъ ему полицейскихъ чиновниковъ вс подробности порки мальчика.

Результатомъ всхъ этихъ изслдованій была длинная корреспонденція въ редакцію «С.-Петербургскихъ Вдомостей». Корреспонденція была напечатана въ газет за подписью «Пріхавшій».

V.

. . . . . . .

VI.

Дмитрій Ивановичъ, посл разговора съ Кожуховымъ, провелъ цлый день въ очень хорошемъ расположеніи духа. Ему не только казалось, а почему-то врилось, какъ въ неоспоримую истину, что Кожуховъ неврно истолковалъ шутливыя фразы Софьи Михайловны и, подъ вліяніемъ этихъ фразъ, быть-можетъ полныхъ насмшки надъ нимъ, вообразилъ, что она любитъ его, и ршился, съ чиновничьимъ джентльменствомъ, очень похожимъ на нахальство разбогатвшаго кабатчика, разговаривать объ ея любви. И Дмитрій Ивановичъ былъ доволенъ, что хорошо отдлалъ нахала, что выругалъ его какъ нельзя лучше, что обнаружилъ его жадность къ богатству, прикрытую любовью и нахальствомъ, что разозлилъ подъ конецъ этого карьериста и такъ ловко воспользовался канделябромъ. Ему хотлось въ тотъ же день подлиться своимъ веселымъ расположеніемъ духа съ Софьею Михайловною, написать ей письмо съ подробнымъ изложеніемъ преній, надъ которыми она должна будетъ сильно смяться.

«Какъ она будетъ смяться! — думалъ онъ. — А я ей напишу, не скрывая ничего. Пусть посмется и надо мною, надъ старымъ птухомъ. Хорошъ! Принялъ слова дурака-нахала за правду — и расптушился!.. Но потомъ я былъ молодецъ, и она должна похвалить меня… Еслибы даже и впрямь что-либо серьезное было, то я и тогда не могъ бы ничего лучшаго придумать, если не для своего собственнаго спокойствія, то для спокойствія дочери… А я думалъ, что онъ хочетъ просить твоей руки, моя дорогая Екатерина! Ты не умешь говорить словъ въ шутку, какъ часто говоритъ, по своей мягкости. Соня, и о теб не смлъ думать нахалъ… Нтъ, надо предупредить Соню, избавить меня на будущее время отъ подобныхъ сценъ… Но я далъ слово… Ну, и чортъ съ нимъ, съ этимъ мандариномъ, забуду и самъ обо всемъ этомъ».