Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

Потомъ проносятся предъ нимъ вс дни, мсяцы и годы ихъ супружеской жизни, въ продолженіе которыхъ онъ ни разу не видлъ ее недовольною, скучною, печальною, ни разу не видлъ нелюбви въ его дочери, ни разу не слышалъ жалобъ отъ дочери. Она привела его имнія въ отличное состояніе; онъ сталъ имть много свободы для сочиненія и для воспитанія дочери; онъ и она радовались на дочь и только, быть-можетъ, про себя просили Бога дать имъ еще дтей…

Но вдругъ сонъ его мняется. Посл полныхъ поэзіи и любви грезъ ему начинаетъ грезиться ненависть, злоба, измна, лукавство, нахальство, — словомъ, вся сцена между нимъ и Кожуховымъ проносится передъ нимъ съ малйшими подробностями, при чемъ онъ испытываетъ все то внутреннее ощущеніе, которое испытывалъ тогда… Наконецъ, проносятся и эти грезы, и онъ видитъ себя рыдающимъ, слезы ручьемъ бгутъ по его щекамъ. Онъ плачетъ, вздыхаетъ и страдаетъ потому, что не любитъ его Соня, что промняла его на нахала, на грубаго эгоиста, — промняла потому, что онъ не скоро умираетъ. Ему хочется умереть. Онъ хватаетъ себя за горло, душитъ себя, громко кричитъ и…

Онъ проснулся. Онъ пролежалъ нсколько минутъ съ открытыми глазами, ни о чемъ не думая; потомъ порывисто всталъ, торопливо подошелъ къ столу, досталъ почтовую бумагу и только теперь, когда взялъ въ руки перо, пришелъ въ себя, очнулся отъ сна.

«Что я длаю? — громко спросилъ онъ самого себя. — Ну, хорошо, я буду писать ей… Но я далъ слово… — Онъ задумался. — Я сдержу слово и напишу ей!» — громко сказалъ онъ и, посл короткаго раздумья, написалъ слдующее письмо къ Софь Михайловн.

«Я всталъ сегодня, Соня, съ головною болью посл вчерашняго, шумнаго и окончившагося далеко за полночь, обда въ добрый путь ухавшихъ новыхъ строителей желзной дороги. Пробовалъ писать, читать, но тяжелая и больная голова не понимала ничего. Я прилегъ на диванъ и погрузился въ дремоту. Какъ живо, дорогая Соня, въ грезахъ сна пронеслась предо мною вся наша жизнь, со дня перваго знакомства на вокзал и до твоего отъзда!.. Потомъ мн приснилось, будто ты, Соня, начала уже скучать со мною, сдлалась скрытной отъ меня, что въ глубин твоей души кипитъ, скрытая отъ меня, жажда другой жизни, жажда полной воли и полной свободы. И вотъ, не знаю самъ почему, мн захотлось, какъ только я проснулся, писать къ теб и спросить у тебя: не суть ли мои грезы только слабое отраженіе дйствительности? Мы прожили съ тобой, Соня, боле четырехъ лтъ и, въ продолженіе этихъ лтъ, ты дала мн много, много любви, счастья, спокойствія. Въ благодарность за все это я старался только объ одномъ: дать теб полную свободу во всемъ, доврять и любить тебя, насколько это было можно въ мои лта. Не знаю, можетъ-быть, я не сумлъ дать теб замтить это ясно, но, клянусь, ты для меня всегда была и будешь свободною во всемъ, что только потребуетъ твой умъ, твоя душа и твое сердце. Скажи мн, Соня, напиши мн, и я сдлаю тебя вполн свободной, продолжая любить и уважать тебя, какъ любилъ и уважалъ тебя со дня нашей встрчи и до сихъ поръ…

„Дорогая моя! Много мыслей, полныхъ поэзіи, тснится у меня въ голов; сердце за прошлое полно любви и благодарности къ теб,- и, подъ вліяніемъ всего этого, я не могу написать теб всего, что думаю, и написать такъ, какъ думается и мечтается. Рука старика не поспваетъ за мыслями и пишетъ обрывки ихъ сухими, черствыми словами; но я прошу тебя объ одномъ: врь искренности этихъ словъ и врь тому, что для меня отраднй умереть, чмъ думать, что я лишаю тебя свободы, что ты желаешь другой жизни и скрываешь свое желаніе отъ меня. Я — не эгоистъ, я сознаю свои лта, я могу и стараюсь понимать безъ хитрости душу и мысли другихъ, стараюсь длать добро людямъ, — и неужели ты лишишь меня отрады знать первому твои мысли, твои желанія и сдлать все для ихъ осуществленія?

„Я не скучаю. Дла отнимаютъ много времени, а при длахъ, какъ ты говоришь, нтъ скуки. Будь здорова и не скрывай отъ меня ничего. Я — твой отецъ въ настоящемъ, любящій тебя больше дочери, потому что ты… Люби, довряй и надйся на твоего отца, Дмитрія Рымнина“.

Запечатавъ письмо и справившись съ маршрутомъ Софьи Михайловны, Дмитрій Ивановичъ скоро сообразилъ, гд должна быть чрезъ три дня Софья Михайловна, и потомъ написалъ адресъ, позвалъ человка и веллъ ему послать письмо съ нарочнымъ въ деревню Снопы.

Но письмо и скоро полученный отвтъ на него не успокоили Дмитрія Ивановича. И съ этого дня часто-часто тревожныя думы и мысли назойливо копошились въ его голов, не давали ему покоя и мшали его обычнымъ занятіямъ. И боле всего, и чаще всего его преслдовала мысль, что онъ живетъ доле, чмъ нужно, что онъ связываетъ и глушитъ собою молодую жизнь Софьи Михайловны, — что та свобода, которую онъ можетъ дать ей при своей жизни, все-таки жесткая, тяжелая свобода для женщины вообще и для Софьи Михайловны въ частности.