Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

Если посмотрть на Катерину Дмитріевну въ первый разъ, то ея высокій для двушки ростъ, длинная шея, узкія плечи, маленькое личико и молочный цвтъ кожи, при темныхъ волосахъ, бровяхъ и глазахъ, длали впечатлніе о ней, какъ о худенькой, сентиментальной барышн; но присмотрвшись, мнніе о ней мнялось. Ея красиво-округленная грудь, ея полненькія щеки и такія-же маленькія руки были именно такими, какими все это должно быть у здоровой двушки ея лтъ; шея казалась длинной только потому, что несла она крупную головку, что обтянута она была молочной кожей; лицо казалось маленькимъ только потому, что его размры скрадывалъ высокій лобъ, еще боле увеличивающійся отъ закинутыхъ назадъ длинныхъ, густыхъ, темныхъ волосъ, всегда или распущенныхъ, или заплетенныхъ въ одну косу, съ вплетенной въ нее красной лентой, и, въ обоихъ случаяхъ, волоса спускались далеко ниже таліи двушки. Черты лица ея были тонки, носъ маленькій, почти прямой и ровный, верхняя линія котораго чуть-чуть короче основанія, отчего носъ казался немного приподнятымъ вверхъ, большіе темные глаза смотрли смло и молодо, маленькій ротъ съ тонкими, рзкими губами, тонкая, блдная, молочная кожа — длали ее очень похожей на одушевленную статую Кановы, котораго мраморныя женщины поражаютъ даже глазъ профана своею легкостью, смлостью посадки и жизненностью, красивостью лицъ, при ихъ, если можно такъ сказать, миніатюрности при соразмрности.

Катерина Дмитріевна не училась ни въ одномъ пансіон, и ея образованіемъ занималась только покойная мать и отецъ. Мать умерла, когда дочери было за одиннадцать лтъ, но она успла научить ее хорошо говорить по французски и по нмецки и, сама отличная піанистка, сообщила и дочери любовь въ музык и первую правильную и толковую игру на фортепіано. Отецъ ревностно занимался съ дочерью до послднихъ двухъ лтъ, когда онъ страстно принялся за земское дло и за сочиненіе, и у него оставалось мало свободнаго времени, но онъ все-таки ежедневно посвящалъ на ея образованіе, хотя по часу въ день. Двушка, подъ руководствомъ отца, была хорошо знакома съ исторіей всеобщей и русской, знала хорошо математику до дифференціаловъ, имла любовь къ чтенію историческихъ и географическихъ сочиненій и мало знакома была съ литературой и жизнью.

Боле четырехъ лтъ назадъ, Дмитрій Ивановичъ, возвращаясь изъ самаго дальняго своего имнія, пріхалъ на небольшой вокзалъ О.-В. желзной дороги. Поздъ въ С-нскъ долженъ былъ придти чрезъ полчаса; въ вокзал уже дожидались позда, и за буфетомъ киплъ самоваръ, на стол разставлены были закуски и стаканы на блюдцахъ, съ ложечкою и двумя кусками сахара въ каждомъ. Рымнинъ вручилъ деньги каммердинеру на билетъ, а самъ слъ у стола и разсматривалъ публику. Знакомыхъ ни кого не было, и онъ перевелъ свои наблюденія на буфетъ. — Какъ это они ухитряются размстить на такомъ маломъ пространств такое множество всякой всячины и такъ удобно и красиво? думалъ онъ, смотря на столъ предъ буфетомъ и на буфетный шкафъ, на которомъ и въ которомъ, дйствительно, размщено было много «всякой всячины», не тсня, и не закрывая одно другимъ. Каммердинеръ принесъ ему билетъ.

— Теперь ты мн боле не нуженъ, придетъ поздъ, забирай вещи и садись, а я самъ найду дорогу до вагона, сказалъ ему Рымнинъ и сталъ опять разсматривать буфетъ. Глаза его остановились на женщин за буфетомъ. — Чисто русская красавица! думалъ онъ. — И это, наврно, она такъ красиво разставляетъ и такой образцовый порядокъ поддерживаетъ, и онъ спросилъ стаканъ чаю, началъ медленно пить его и продолжалъ смотрть на женщину за буфетомъ. Ей было лтъ двадцать съ небольшимъ, она томная блондинка, средняго роста, просто, но чисто и изящно одта, съ разсудительно-подвижнымъ лицомъ, но съ плавными, покойными, скорыми безъ торопливости движеніями. Ее нельзя было назвать красавицей, но только хорошенькой, симпатичной: чистое, округленное лицо, немного неправильный, но посаженный бойко, носъ, живые каріе глаза, тонкія брови, румяныя щеки съ ямочками, небольшой ротъ съ сочными розовыми губами, верхняя съ хорошенькимъ желобкомъ отъ носа и до средины, полныя и небольшія руки, — вотъ и все, но на всемъ разлито здоровье, сила, увренность, и довольная, симпатичная улыбка не сходитъ съ лица. Эта улыбка не покидала ея, когда она быстро наливала чай, получала деньги, наливала водку, подавала пиво толпившимся пассажирамъ, когда пришелъ поздъ; не покидала ея и тогда, когда поздъ ушелъ, вокзалъ опустлъ, и она приводила въ порядокъ буфетъ и, окончивъ уборку, начала пить чай. Рымнинъ все время не спускалъ съ нея глазъ. Онъ любовался ея разсудительной, съ любовью и лаской, поспшностью при публик, ея боле плавной уборкой буфета и такимъ же чаепитіемъ; ему нравилось, что она не обращаетъ на него вниманія, хотя и замчаетъ его пристальный взглядъ на нее, — и онъ не досадуетъ, что, засмотрвшись на нее, пропустилъ поздъ, что ему придется двнадцать часовъ дожидать слдующаго позда безъ вещей и каммердинера. Онъ подошелъ къ буфету.

— Могу-ли я имть обдъ? спросилъ онъ у женщины.

— Можете. Вамъ что угодно? спокойно спросила она.

— А что можно?