Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

И не скучаетъ Катерина Дмитріевна, и нтъ у ней свободнаго времени, и встаетъ она съ птухами, вмст со скотницей, и ложится она спать поздне, гораздо поздне скотницы: ея молодая, свжая, бодрая, умная головка не можетъ уснуть, не успокоивъ мыслей, а мысли, какъ только она останется одна, роемъ роятся въ ея головк. И когда заснетъ все въ усадьб и темно и тихо кругомъ, когда только куютъ и стрекочатъ кузнечики, да изрдка просвиститъ перепелъ, рыгнетъ или вздохнетъ скотина въ клву, тявкнетъ собака, — когда простые, полные тишины и спокойствія деревенскіе пейзажи становятся какъ-то таинственно-неопредленны, когда одно только звздное небо невольно манитъ и приковываетъ къ себ взоръ, да соловей въ рощ своимъ дивнымъ, непонятнымъ, но обхватывающимъ всего человка пніемъ невольно заставляетъ углубиться въ самого себя, перенести взоръ отъ неба на землю, — и предстанетъ тогда русскій деревенскій пейзажъ еще боле робкимъ, стыдливымъ, неопредленнымъ, и запросятъ тогда глаза слезъ, и сожмется душа какимъ то сладко-мучительнымъ чувствомъ, и зашевелятся тогда въ голов мысли о тщет обыкновенныхъ людскихъ длъ, и

Жажда въ длу въ душ закипаетъ,
Вспоминается пройденный путь,
И великое чувство свободы
Наполняетъ ожившую грудь…. —

Катерина Дмитріевна тогда начинаетъ сравнивать свою жизнь и жизнь себ подобныхъ съ жизнію крестьянъ, ищетъ причину такого рзкаго несходства этихъ жизней, вспоминаетъ читанное и слышанное о необходимости этого несходства, о цли и смысл этого несходства. Но гд же ей понять необходимость того, что требуетъ для своего raison d'^etre знанія глубокихъ истинъ политической и соціальной исторіи всего человчества? И она скоро перестаетъ искать смысла этого различія жизни богатыхъ и бдныхъ, — она только чувствуетъ инстинктивно невозможность смысла, и думаетъ только о томъ, какъ уничтожить, сгладить такое рзвое неравенство. И она начинаетъ быть недовольной собой: она ничего не знаетъ, она пупа, ей надо отыскать умныхъ людей, нужно посовтоваться съ ними, узнать отъ нихъ, что и какъ длать. И вотъ проносятся предъ нею вс знакомые ей умные люда: Кречетовъ, Кожуховъ, Львовъ, Вороновъ, Орцкій. Она долго задумывается надъ каждымъ изъ нихъ, и каждый изъ нихъ представляется ей такимъ же недалекимъ, жалкимъ, какъ и она сама. Она задумывается надъ отцомъ и мачихой: они рисуются въ ея воображеніи со всми деталями, со всми, какими только она помнитъ, поступками, рчами, словами и совтами; но и отецъ и мачиха не являются ей идеалами, достойными подражанія. Она оставляетъ живыхъ и останавливаетъ свое вниманіе на сочиненныхъ, книжныхъ герояхъ — и отчетливо, радостно, свтло, какъ живой, стоитъ предъ нею, смотритъ на нее Феликсъ Гольтъ и указываетъ ей широкій путь къ разумной, полезной для народа жизни… Но что это? — Онъ такъ сильно похожъ на Могутова; онъ какъ дв капли воды — вылитый Могутовъ!.. Да, да! Онъ разршитъ ей смыслъ и цль жизни…

И она начинаетъ вспоминать все, все, что знаетъ о Могутов, и ей становится понятной и естественной та псня, которую онъ плъ тогда, тамъ, на холм у широкаго поля, и она вполн одобряетъ его за то, что онъ тогда, тамъ, на холм у широкаго поля, назвалъ ея мачиху вороной… И ей вдругъ буквально, слово-въ-слово, припомнились теперь слова той псни, и она сама начинаетъ напвать ее на голосъ изъ аріи «Руслана» Глинки… Пніе скоро успокоиваетъ ея головку, она ложится въ постель и незамтно погружается въ сладкій, тихій, безмятежный сонъ. А на утро ее опять тянетъ къ себ простая, однообразная, трудовая крестьянская жизнь: она не помнитъ своихъ ночныхъ думъ, вся погружается въ работу, горе и радости бдной крестьянской жизни и урывками учитъ двухъ двочекъ скотницы русской грамот.

«Придетъ зима, — думаетъ она во время ученія, — и у меня будетъ десятка два такихъ маленькихъ учениковъ».

Въ одну изъ такихъ теплыхъ, звздныхъ, мечтательныхъ лтнихъ ночей, предъ тмъ какъ ложиться спать, Катерина Дмитріевна вспомнила о полученномъ ею письм. Не думая, отъ кого и что пишутъ, она распечатала и прочла письмо Воронова съ предложеніемъ принять его руку и сердце. Посл перваго прочтенія она не поняла, — ей показалось письмо шуткой, чмъ-то очень смшнымъ, забавнымъ; она прочла другой разъ — и ей стало досадно, непріятно, явилось желаніе назвать Воронова дуракомъ, болваномъ. Она прочла письмо въ третій разъ — и бросила его подъ столъ, скоро забыла о немъ, погрузясь въ свои обыкновенныя думы и мысли… Потомъ она заснула, какъ всегда.

Но на другую ночь она ршила, что не слдуетъ обижать и сердиться на Воронова, что нужно отвтить на его письмо. Утромъ она написала и отправила по почт слдующій отвть Воронову: