Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

Въ средин декабря зала благороднаго дворянскаго собранія была преобразована въ засданіе създа мировыхъ судей. Низенькій барьеръ, какъ и во время экстреннаго засданія губернскаго земскаго собранія, раздлялъ залу на дв неравныя половины, изъ которыхъ большая, уставленная рядами стульевъ, переполнена была разнообразной, но исключительно, впрочемъ, изъ дворянскаго и чиновнаго сословія, публикой, около половины которой составляли дамы тхъ же слоевъ общества. Меньшая половина залы имла совершенно другой видъ, чмъ во время экстреннаго земскаго собранія: на возвышеніи, какъ на эстрад, стоялъ длинный столъ, покрытый зеленымъ сукномъ съ золотою бахромою; позади стола — рядъ покойныхъ, обитыхъ бархатомъ, креселъ, а на стол — зерцало, большой письменный приборъ съ высокостоящимъ и блестящимъ колокольчикомъ, разложены бумаги, перья, карандаши; направо отъ эстрады — небольшой столикъ, покрытый также зеленымъ сукномъ и съ покойнымъ кресломъ позади, какъ и у стола на эстрад, только вмсто зерцала на немъ лежала горка книгъ, образцы которыхъ раскрашены были во вс цвта радуги; налво отъ эстрады стоялъ пюпитръ, въ род небольшой каедры, а предъ эстрадой, вблизи барьера — аналой, на которомъ лежало Евангеліе, завернутое въ эпитрахиль, и большой серебряный крестъ съ выпуклымъ изображеніемъ распятаго Христа; у самаго барьера, какъ разъ противъ средины эстрады, стоялъ простой соломенный стулъ, невольно приковывавшій къ себ взоры публики: онъ былъ такъ легокъ и простъ среди остальной тяжелой и дорогой обстановки залы, что напоминалъ собою жалкаго и оборванаго нищаго, очутившагося во время торжественной архіерейской службы въ собор на томъ мст, гд обыкновенно, въ подобныхъ случаяхъ, помщается первое лицо города или генералъ въ лент и со звздами.

Было двнадцать часовъ дня. Въ зал — душно и сумрачно, такъ какъ вентиляція залы не была приспособлена для такой массы публики, собравшейся въ нее уже къ десяти часамъ, и такъ какъ стоялъ хмурый декабрскій день, и не солнечные лучи, а эта хмурость наполняла залу чрезъ большія окна по обимъ сторонамъ ея. На соломенномъ стул сидлъ молодой, худощавый, сутуловатый мужчина во фрак и съ блымъ знакомъ судебнаго пристава; онъ все время бгло и робко посматривалъ на публику.

— Судъ идетъ! — крикнулъ дребезжащимъ голосомъ приставъ, когда за одной изъ дверей, ведущихъ въ отдленіе для суда, раздался звонокъ.

Публика съ шумомъ встала.

Когда судьи услись въ кресла на эстрад, когда за маленькимъ столомъ появился Лукомскій при шпаг и въ блествшемъ золотою вышивкой и позолоченными пуговицами мундир; когда у пюпитра появился сильно блдный Ахневъ съ тревожнымъ, лихорадочнымъ блескомъ въ глазахъ, и рядомъ съ нимъ его адвокатъ, полное лицо котораго такъ наглядно и безыскуственно избыточествовало состраданіемъ и кротостью; когда публика услась и въ зал водворилась мертвая тишина, — видъ залы и вся обстановка суда были сильно торжественны, внушительны, картинны и строги.

— Засданіе суда открыто! — громко сказалъ предсдатель и его слова отчетливо пронеслись по зал.

Въ публик произошло моментальное движеніе.

— На очереди, — продолжалъ предсдатель, — дисциплинарное дло о судебномъ пристав при мировомъ създ, Иван Ахнев.

Одинъ изъ судей, высокій, плотный блондинъ съ серьезнымъ и некрасивымъ лицомъ, всталъ и, снимая съ себя цпь, громко я отчетливо сказалъ, обращаясь къ предсдатели

— На основаніи статьи 36 устава о мировыхъ судьяхъ, я, какъ мировой судья, причастный къ предстоящему для занятій създа длу, не могу участвовать въ засданіи.

И онъ положилъ цпь на столъ, сошелъ съ эстрады и слъ въ сторон отъ нея. Этотъ судья — князь Король-Кречетовъ. Одно мгновеніе взоръ и лицо его сохраняли то выраженіе строгой серьезности, которые они имли, когда онъ находился за столомъ на эстрад; но вотъ онъ посмотрлъ на публику и ему кажется, и кажется безошибочно, что скверно смотрятъ устремленные на него глаза публики, что они полны укоромъ къ нему, вмст съ грустнымъ сожалніемъ у нкоторыхъ и вмст съ злорадною насмшкой у большинства, — и глаза его самого начинаютъ вдругъ смотрть дерзко, и лицо его вдругъ превратилось въ брюзгливое, съ презрительной усмшкой у неправильнаго, большаго рта, и онъ теперь былъ боле чмъ некрасивъ: какъ-то вызывающе-нахально, бретерски-задорно выглядывала вся его фигура и не могла вызвать къ себ сочувствія у самаго снисходительнаго зрителя.

— Чувствуя себя не совсмъ здоровымъ для должнаго участія и вниманія къ длу, стоящему на очереди, я, къ крайнему моему сожалнію, не могу принимать участія въ засданіи създа, — сказалъ высокій, плотный, но сильно худой и блдный, съ длинною, совершенно сдою бородой судья. Это былъ Рымнинъ. Онъ снялъ съ себя цпь, положилъ на столъ и, сойдя съ эстрады, слъ рядомъ съ Кречетовымъ.

— Послушай, Гавріилъ Васильевичъ, — тихо говорилъ онъ немного погодя Кречетову, — ты плохо держишь себя. Я понимаю, что клевета, когда не имешь возможности тотчасъ опровергнуть ее, хуже пощечины, но ты не долженъ усиливать клевету, имя такой злой и недовольный видъ.