— Нтъ, папа…. Но держать въ порядк нашъ кабинетъ — единственная работа Екатерины, — сказала дочь, и въ голос ея, до сихъ поръ звонкомъ и спокойномъ, слышалась теперь не то грусть, не то укоръ. — Папа, ты очень занятъ? — спросила она, немного помолчавъ и пристально глядя на отца, который хотлъ было начать писать.
— Нтъ, не очень… Ты хочешь диспутировать?… Изволь начинать, — улыбаясь и глядя на дочь, сказалъ отецъ. Рука его не положила пера, а начала длать штрихи на бломъ лист.
— Папа….- она немного помолчала, — зачмъ ты не сдлалъ изъ меня умной женщины? — скрестивъ руки на груди, выпрямившись, съ поднятой головой и съ широко раскрытыми глазами, устремленными на отца, спросила дочь, и въ голос ея слышна была опять грусть.
— Отчего?… Оттого, вроятно, что ты еще двушка, а не женщина, — улыбаясь отвтилъ отецъ.
— Я не шучу, папа! — громко сказала дочь.
— Я тоже не шучу, Екатерина! — подражая ея голосу, громко сказалъ онъ. — Я не знаю, какая ты будешь женщиной, но двушкой вижу тебя, знаю тебя и нахожу умной.
— Ты говоришь правду, папа? — и глаза дочери и отца встртились своими центрами.
— Что съ тобой, Екатерина?… Твои добрые, умные глаза смотритъ зло! Сквозь темный цвтъ ихъ я привыкъ видть веселый синій огонекъ, а теперь я въ первый разъ вижу въ нихъ яркій, красный цвтъ!.. Ты нездорова, родная моя?… — Отецъ всталъ и обнялъ дочь одною рукой, а другою взялъ ея руку, какъ докторъ, пальцами у кисти руки. — И пульсъ лихорадочный. Ты врно простудилась? Плохо спалось прошлую ночь? — спрашивалъ онъ съ нжностью въ голос и, приблизивъ къ себ голову дочери, крпко поцловалъ ея лобъ.
— Сядь, папа! — посл крпкаго поцлуя отца и страстнаго объятія его шеи, говорила дочь уже боле спокойнымъ голосомъ. — Ты сядь и слушай, что будетъ говорить твоя Екатерина.
Отецъ слъ и, сдвинувъ немного брови, принялъ видъ искуственно-внимательнаго слушателя.
— Нтъ, папа, не такъ! Ты сядь прямо и смотри мн въ глаза. Если ты будешь шутить или лгать, я увижу и перестану любить тебя, — опять громко сказала дочь.
Отецъ слъ, какъ говорила дочь, и въ его ум мелькнула мысль о вроятности начала любви въ сердц его Екатерины.
— Вчера, передъ твоимъ приходомъ, папа, зашелъ разговоръ о приданомъ для невстъ, — начала дочь. — Лукомскій доказывалъ, что у каждаго мужчины есть капиталъ, на который идутъ проценты и на нихъ мужчина живетъ…. Но у женщинъ нтъ капитала, он не получаютъ жалованья и имъ не на что жить…. Вотъ поэтому за невстами должно давать приданое, иначе не будетъ равенства между мужемъ и женою, а равенство необходимо, иначе жена будетъ рабою мужа…. Такъ говорилъ Лукомскій, папа! — быстро сказала она послднюю фразу, замтивъ измненіе мускуловъ на лиц отца и какъ бы говоря ему, что еще не слдуетъ начинать говорить ему, отцу, что это еще чужая рчь, а вопросы ея и его отвты будутъ впереди.
— Что же было дальше? — сказалъ отецъ.
— Орцкій, — продолжала дочь, — сказалъ „о, да!“ Кожуховъ крикнулъ „браво!“ Мама похвалила ораторскій талантъ Лукомскаго. Остальные гости молчали. Мн очень интересно было слушать — сама не знаю отчего, — добавила она, помолчавъ одно мгновеніе. — Мама предложила каждому сказать свое мнніе, и я такъ обрадовалась, что интересный разговоръ не прекратится, что, какъ школьница, закричала: истины, истины хочу!.. Теб смшно, папа? — съ укоромъ спросила дочь.
— Ты такъ хорошо передаешь, — улыбаясь сказалъ отецъ. — Я будто вижу, какъ все это происходило, представляю себ, какой ты восторженной красавицей была тогда, — невольно порадовался и засмялся…. Слушаю дале.
— Дале началъ Кречетовъ, — продолжала разсказъ дочь. — Онъ имлъ такой серьезный видъ и такъ хорошо началъ, что я, какъ мертвая, слушала его…. Онъ повторилъ сперва мое восклицаніе: „истину, истину“, потомъ слова мамы: „мое мнніе“, а потомъ…. заговорилъ непонятно. Выходило, что у каждаго есть свое мнніе, что разубдить въ этомъ мнніи нельзя, но что хорошо, когда не скрываютъ своихъ мнній и что въ брак только тогда счастливы, когда мужъ и жена имютъ одинаковыя мннія…. Онъ говорилъ хорошо, съ пренебреженіемъ къ Лукомскому, но…. я не довольна была. Мн хотлось не то услышать, и я сердилась…. Я не знаю сама, папа, отчего, — опять добавила она, замтивъ особенно пытливый взглядъ отца, какъ бы желавшаго отгадать причину недовольства дочери на Кречетова. — Потомъ говорилъ Львовъ, — продолжала дочь. — Онъ также не соглашался съ Лукомскимъ. Онъ говорилъ, что если онъ женится на двушк и съ приданымъ, но втренной, то приданое скоро уйдетъ на наряды и балы и…. Я не дослушала его, папа. Мн стало еще боле досадно и я убжала къ теб на встрчу.
— И только?