Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

— Я буду вѣрить въ Тебя! Я посвящу Тебѣ остатокъ жизни моей! Я даю клятву не дѣлать ни одного грѣха во всю остальную жизнь мою, только пошли мнѣ, Боже, сына!.. Сына, сына дай мнѣ, милосердый Боже! Ты видишь мою молитву, — не попусти безвѣрію покарать меня у дверей гроба, не лиши меня царствія Твоего небеснаго!..

Въ кабинетъ вошелъ лакей.

— Что?… Что сказалъ докторъ? — торопливо вскочивъ съ колѣнъ и подскочивъ къ лакею, нервно спрашивалъ онъ.

— Барыни изволили благополучно…

— Сынъ? Сынъ? Да?… Ну, говори! — шепотомъ спрашивалъ старикъ, у лакея.

— Сынъ, ваше сіятельство!..

— Благодарю Тебя! Ты сжалился надъ старикомъ, Господь! — и онъ хотѣлъ броситься На-колѣни предъ образомъ, но, посмотрѣвъ на лакея, вдругъ поблѣднѣлъ и затрясся. — Что ты дрожишь?… Говори, говори! Не бойся, говори, что?… Чего же ты боишься? Ну?…

— Докторъ приказали сказать; ваше сіятельство, что барыня благополучно разрѣшилась, а ребенокъ…

— Что, что? Ну, говори, болванъ! крикнулъ старикъ.

— Ребенокъ, ваше сіятельство, мертвой.

— Что? — крикнулъ онъ на всю комнату. — Ты лжешь, мерзавецъ! — и старикъ уперся всѣкъ корпусомъ въ лакея и пихнулъ его въ дверь. Бородка замка не выдержала, дверь растворилась съ трескомъ и лакей безъ чувствъ упалъ за дверью съ разбитой въ кровь головой,

— Подлецы!.. Вездѣ подлецы! — дико, закричалъ старикъ и потомъ вдругъ, замолкъ, съежился и сѣдъ въ углу кабинета. Онъ, какъ окаменѣлый, просидѣлъ съ полчаса, ничего не слыша и не видя, хотя чрезъ открытую дверь видно было, какъ люди уносили лакея, потомъ вскочилъ и сильно позвонилъ.

— Дмитрича позвать! — спокойно сказалъ онъ дрожавшему отъ страха новому лакею.

— На зло земли и небу у меня будетъ сынъ! — проговорилъ онъ громко, когда лакей опрометью убѣжалъ звать Дмитрича. — Да, на зло всему у меня будетъ сынъ!..

— Здравствуй, князь! — спокойно, и не кланяясь, сказалъ вошедшій Дмитричъ, высокій, плотный, съ рыжей бородой, крѣпостной человѣкъ старика, его секретарь, другъ и главно-управляющій.

— Но я сволочь, а твоя барыня, родила кусокъ мертвячины, — слышалъ?!

— Слышалъ и сожалѣю, князь.

— Отвезть мертвечину въ деревню, а мнѣ привезти оттуда живаго мальчика — только-что родившагося мальчика, — понимаешь?… Бабу и всю семью сослать за тысячу верстъ, — понимаешь? Сослать немедленно… Ну!

Дмитричъ, не говоря ни слова, повернулся и вышелъ.

— Позвать доктора! — крикнулъ старикъ.

Явился высокій и худощавый докторъ изъ нѣмцевъ.

— Послушайте, докторъ, воскресите мнѣ сына, — серьезно и мягко сказалъ старикъ.

— Я — не Богъ, я не могу это, — удивленно отвѣчалъ докторъ.

— Такъ я Богъ!.. Слышите, я — Богъ!.. Я приказываю воскресить мнѣ сына! — сердито, но не громко говорилъ старикъ, а докторъ пожималъ плечами и нервно кусалъ губы.

— Я вамъ дамъ десять тысячъ, а вы сейчасъ идите и найдите жизнь въ мертвомъ ребенкѣ.

— Какъ я могу найдти!.. Онъ мертвый! — удивился докторъ.

— Молчать, дуракъ!.. Не перебивайте меня, докторъ, умоляющимъ голосомъ продолжалъ онъ потомъ. — Вы, докторъ, проложите зеркало къ мертвому младенцу, найдите, что онъ живъ, прогоните всѣхъ, положите въ отдѣльной комнатѣ и оставайтесь при немъ. Вамъ принесутъ живаго ребенка, а мертваго возьмутъ. Вотъ вы и воскресите мертвеца, и у меня будетъ сынъ, вы его и принесете матери, — поняли? — торопливо и тихо говорилъ князь.

Докторъ молчалъ и серьезно думалъ.

— Вы уѣдете въ Петербургъ, за границу, куда хотите, а у меня будетъ сынъ, — поняли?

— Можно будетъ отвѣчать, князь? — спросилъ докторъ.

— Не въ Россіи и не при мнѣ. Будьте покойны!..

Такъ и явился на свѣтъ Гавріилъ Васильевичъ, князь Король-Кречетовъ.

На седьмомъ году съ Гаврюшей разыгралась слѣдующая исторія. Онъ былъ некрасивый мальчикъ, съ чисто-мужицкимъ лицомъ, совершенно не похожимъ на красивое, правильное лицо отца. Умственныя способности Гаврюши были тоже не блестящи. Онъ не былъ глупъ, но не обладалъ быстрымъ соображеніемъ и ему съ большимъ трудомъ давалось ученіе, а вслѣдствіе частыхъ вспышекъ гнѣва отца (послѣ смерти матери, жены князя, которая умерла, когда Гаврюшѣ было три года), недовольнаго мужицкимъ лицомъ и тупостью Гаврюши, — онъ былъ застѣнчивъ, робокъ и пугливъ.

— Гаврюша, ступай, дай щелчокъ по носу Кирилычу! — говорилъ князь сыну, указывая на стоявшаго у дверей шута, худаго, прилично одѣтаго, съ горбатымъ носомъ, съ громаднымъ ртомъ, морщинистаго старика.

Гаврюша, всегда покорно исполнявшій приказаніе отца, подошелъ къ шуту.

— А за что вы мнѣ щелчка въ носъ дадите, маленькій князекъ? Я сегодня не дуракъ, у меня голова болитъ, — ну, князь и серчаетъ… Такъ пускай же онъ своею княжескою рукой дастъ мнѣ прямо по мордѣ, а вамъ, князекъ, грѣхъ больнаго человѣка бить. Я сегодня больной человѣкъ, а не дуракъ, — болѣзненно искрививъ лицо, говорилъ шутъ.

Гаврюша стоялъ разинувъ ротъ и робко-растерянно посматривалъ то на отца, то на шута.

— Дай ему по носу, шутъ!.. Щелчка въ носъ мальчишкѣ-мужичонку, шутъ!.. Ну! — кричалъ на всю комнату князь.

— Они меня, а я ихъ — этакъ смѣшнѣй будетъ, князь?… Изволь, мирюсь на этомъ, — говорилъ шутъ, становясь на колѣни противъ мальчика.