Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

— Я… честное слово… клянусь, я не зналъ… Какъ я могъ подумать погубить… Я молюсь на васъ, — вы, какъ святая, служите образомъ для моихъ молитвъ… Вы — ангелъ, — растерянно говорилъ онъ и слезы подступили къ его глазамъ.

Она сжалилась надъ нимъ, просила заходить въ ихъ домъ, обѣщала познакомить съ мужемъ. Такъ началось знакомство и Кречетовъ сдѣлался другомъ дома блондинки и ея мужа, началъ часто бывать у нихъ.

Мужъ блондинки, молодой еще чиновникъ, кончившій университетъ лѣтъ десять тому назадъ и занимавшій должность секретаря въ сенатѣ, страстно любилъ свою жену, — она была для него единственною утѣхой послѣ службы. Какъ усердный чиновникъ, онъ страдалъ геморроемъ, былъ раздражителенъ, вспыльчивъ и грубоватъ, хотя слылъ за безукоризненно-честнаго человѣка. Онъ ревновалъ свою жену и въ ихъ домѣ почти никто не бывалъ; но некрасивое лицо Кречетова, его доброта, искренняя некрасивая улыбка, его сильное желаніе услужить чѣмъ только можно — подкупили къ нему чиновника и не возбуждали въ немъ ревности.

Такъ прошло нѣсколько мѣсяцевъ. Кречетовъ по-прежнему любилъ блондинку и не добивался ея любви; но за то въ ней явилась мягкость, жалость къ нему. Онъ дѣлаетъ для нихъ много, очень много своими средствами, никогда не требуя благодарности, даже стѣсняясь ею, и добрая блондинка сперва ласково шутила надъ его некрасивостью, добротою и наивностью, потомъ стала жалѣть его, потомъ однажды поправила и погладила его волосы, потомъ шутя заставила поцѣловать ея руку, потомъ сама поцѣловала его и… Но вѣдь онъ такъ добръ, до глупости добръ; притомъ она не любила его, а только горячо поблагодарила, — поблагодарила какъ женщина, въ которую влюбленъ добрый мужчина, къ которому она привыкла, который развлекаетъ ее въ длинные осенніе вечера, когда мужъ поздно, въ одиннадцатомъ часу вечера, возвращается изъ департамента.

Былъ темный, дождливый, осенній вечеръ. Вѣтеръ сильно бушевалъ, заглушалъ уличный шумъ и заунывно доносился въ комнаты. Кречетовъ сидѣлъ на диванѣ, обнявъ блондинку, а она склонила голову на его плечо. На столѣ въ полсвѣта горѣла лампа, въ комнатѣ было темновато, на улицѣ завывалъ вѣтеръ. Они молчали. Онъ млѣлъ отъ любви и блаженства, которое она даетъ ему уже около мѣсяца, а она думала, что хотя онъ и очень некрасивъ, но онъ опьяняетъ ее своею первою, страстною любовью и ей пріятнѣе ласкать его, чѣмъ очень красиваго мужа, котораго она, однако, любитъ по-прежнему и будетъ его одного любить. Кречетовъ смѣшонъ, и она не любила и не любитъ его, онъ только опьяняетъ ее, беретъ, уноситъ и дѣлаетъ съ нею то же, что и мужъ… Да, да, она не любитъ Кречетова, а любятъ только мужа…

Она бросается на шею мужа, появившагося нежданно въ дверяхъ. Она плачетъ, цѣлуетъ его и какъ горлинка воркуетъ:

— Я только тебя, тебя, мой милый, хорошій, только тебя люблю. Я не люблю его. Онъ — уродъ, онъ хватаетъ меня, цѣлуетъ, дѣлаетъ пьяной и уноситъ… Я теряю разсудокъ. Дорогой мой, мужъ мой, я тебя только люблю! Я не хочу его любить. Онъ — уродъ, онъ смѣшной! — И она цѣлуетъ и мочитъ слезами руки мужа, его лицо, его грудь сквозь рубашку.

— Какой вы подлецъ, милостивый государь!.. Вонъ, или я васъ вышвырну за окошко! — крикнулъ мужъ блондинки.

Кречетовъ былъ какъ во снѣ, но „подлецъ“, „вонъ“ и „вышвырну“ возвращаютъ его, всегда пугавшагося крику и руготни, къ дѣйствительности.

— Тебѣ… говорю: вонъ! — слышитъ онъ отчетливо крикъ мужа блондинки и, безъ шляпы, безъ пальто, робко идетъ къ двери, спускается по лѣстницѣ, выходитъ на дворъ и останавливается посреди его. Онъ простоялъ нѣсколько минутъ безъ мыслей, съ совершенно подавленною головою. Дождь мочилъ его, холодъ освѣжалъ его голову, а вьюга, какъ музыка, успокоивала его умъ.

„Такъ она меня не любитъ! — думаетъ онъ. — Она играла мною, обманывала меня!.. Да за что же все это?… Что я сдѣлалъ?… Я — уродъ… Я — смѣшонъ…“ и онъ бросился бѣжать къ воротамъ.

— Куда это, баринъ, безъ шапки? Чуть съ ногъ не сшибли, — говоритъ дворникъ, хватая Кречетова, который, какъ сумасшедшій, набѣжалъ на него.

— Пустите, пустите! Я не долженъ жить, мнѣ умереть, утопиться нужно, — въ бреду бормоталъ Кречетовъ.

Дворникъ не пустилъ его, отвелъ на квартиру, и онъ чрезъ часъ лежалъ въ сильной горячкѣ. Его лѣчилъ лучшій докторъ, но изъ товарищей никто не навѣщалъ его, не навѣщала его и блондинка. Ей жалко было его уже и тогда, когда мужъ кричалъ на него, но она боялась мужа и не навѣщала больнаго. Она не сказала мужу, что у ней съ Кречетовымъ была связь.

— Онъ только цѣловалъ меня, объяснялся въ любви, — говорила она мужу, смотря прямо въ глаза, а сама думала: „Я вѣдь не виновата, я не хотѣла, это нечаянно… Я скажу священнику на духу и Богъ проститъ меня…“