Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

— Не воръ, а оклеветанъ, и очень глупо оклеветанъ! — насупивъ брови и внушительно замѣтилъ Переѣхавшій. — Да хотя бы и обвиняли представителя всего этого, эка важность! — началъ немного помолчавъ Переѣхавшій, началъ громко, переставъ ѣсть супъ, вскинувъ въ одно мгновеніе глаза изъ-подъ очковъ на Кречетова и Могутова и желая прервать молчаніе и навести разговоръ на отвлеченную тему. — Вотъ еслибы представитель всего этого, положимъ, отказался бы отъ своихъ прирожденныхъ правъ на все это, тогда было бы удивительно. А то воровство… Эка невидаль въ самомъ дѣлѣ! У насъ нельзя не воровать, потому что воровской нравъ имѣемъ, какъ имѣетъ крапива волоски съ жгучей муравьиною кислотой… И этотъ нравъ долженъ всенепремѣнно перейти и въ земство, и въ городское самоуправленіе, и въ сельскій сходъ, и… и во все прочее, потому что самоуправленіе и все прочее разрѣшено намъ имѣть только вчера, и воровская повадка унаслѣдована отъ временъ древнихъ, съ монгольскаго ига, а то, пожалуй, даже со времени призванія Варяговъ… И какой бдительной охраной пользуется сей, присущій намъ, нравъ! Его охраняютъ не только отъ возможности уничтожиться, но даже и отъ возможности передаться потомкамъ въ болѣе усовершенствованномъ видѣ, чѣмъ оный практиковался встарину… Вы скажете, что пущенныя теперь въ ходъ разныя концессіи, подряды, поставки, банковыя учрежденія и т. п. — чисто современный способъ очень деликатнаго и вполнѣ легальнаго грабежа? — Чорта съ два! Все — старая, древняя Кантемировская ябеда:

Бери, — большой тутъ нѣтъ науки!
Бери, гдѣ только можно взять!
На что-жь привѣшены намъ руки,
Коль не на то, чтобъ брать?…

— А при такомъ, господствующемъ у насъ, строѣ необходимо выпить! — закончилъ Переѣхавшій и, чокнувшись съ Кречетовымъ, выпилъ залпомъ большую рюмку хересу.

— Такъ-то оно такъ, Викторъ Александровичъ, — началъ Кречетовъ, окончивъ супъ и выпивъ рюмку хереса, — но я все-таки далъ слово не бывать ни у кого и никому не подавать руки, пока не обнаружу всю ложь клеветы… Вы, господа, не обижайтесь: для всѣхъ это — знакъ моего покаянія, а для васъ — моего глубокаго уваженія къ вашей честности, прямотѣ и любви къ правдѣ. За ваше здоровье! — поднимая рюмку съ виномъ, громко окончилъ Кречетовъ, причемъ лицо его улыбалось, но взоръ и выраженіе лица оставались по-прежнему тревожны и тоскливы.

— Браво! Кто честенъ, тотъ такъ долженъ поступить! Браво! За здоровье ваше, лучшій изъ дворянъ! — вскочивъ со стула, подскочивъ къ Кречетову, чокаясь и цѣлуясь съ нимъ, громко и съ чувствомъ говорилъ Переѣхавшій.

Могутовъ налилъ себѣ рюмку краснаго вина, молча чокнулся и выпилъ. Онъ ничего не пилъ и теперь рюмка краснаго вина была исключеніемъ изъ общаго правила.

— Скажите мнѣ, пожалуйста, господа, — принимаясь за соусъ, началъ Кречетовъ, — что бы вы стали дѣлать на моемъ мѣстѣ?

— То-есть какъ же это: что дѣлать? — Не подавать руки, плюнуть на все — вотъ и все! — внушительно отвѣчалъ Переѣхавшій.

— Съ этимъ, Викторъ Александровичъ, дѣло уже покончено… Я спрашиваю васъ не о томъ… Мнѣ тридцать шесть лѣтъ — возрастъ, кажется, еще не старческій, я богатъ, много учился, — что же бы вы посовѣтовали мнѣ дѣлать, чтобы… чтобы мнѣ самому не казалась моя жизнь, какъ, помните, говорилъ Гамлетъ: „Какъ пошла, плоска, глупа и ничтожна мнѣ кажется жизнь на этомъ свѣтѣ! Презрѣнный міръ! Ты — опустѣлый храмъ, негодныхъ травъ пустое достоянье!“

Кречетовъ проговорилъ все это, не переставая ѣсть соусъ, такъ что фразы его рѣчи были отрывисты, какъ при самомъ обыкновенномъ обѣденномъ разговорѣ, и только тираду изъ Гамлета онъ произнесъ безъ перерыва, но и безъ воодушевленія, не глядя на собесѣдниковъ и подливая себѣ въ тарелку соуса.

— И что за проклятая манія у дѣльныхъ, вполнѣ полезныхъ для родины людей считать себя и свою дѣятельность за нуль и того хуже! Имъ бы хотѣлось дѣлать то, чего и на свѣтѣ нѣтъ!.. Вы — земскій дѣятель, вы — строитель земской желѣзной дороги!.. Чего же вамъ еще нужно? — насупивъ брови, гнѣвно, какъ наставникъ на прихоть школьника, отвѣтилъ Переѣхавшій и торопливо началъ ѣсть соусъ, издавая носомъ довольно сильное сопѣніе.

— Право, мнѣ кажется, — продолжалъ послѣ короткаго молчанія Переѣхавшій, — что черезчуръ умные люди такъ же трясутся надъ своимъ временемъ, какъ скупецъ надъ золотомъ. Они считаютъ малопроизводительной свою жизнь, если спятъ хотя только пять часовъ въ сутки, если тратятъ время на обѣдъ, ужинъ, чай. Имъ бы хотѣлось запречь себя въ отечественную колымагу и тянуть ее впередъ безъ малѣйшаго отдыха, — тянуть до тѣхъ поръ, пока изъ нихъ духъ вонъ… Но вѣдь тогда и отечественная колымага станетъ совсѣмъ.