Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

— Дѣло такъ просто, такъ несложно, что я не стану утруждать васъ, господа судьи, длинною рѣчью, — началъ ровнымъ и совершенно хладнокровнымъ голосомъ Лукомскій. — Подсудимый Ахневъ сознался въ своихъ противузаконныхъ дѣйствіяхъ, свидѣтели подтвердили его признаніе — и для васъ, господа судьи, остается произнести приговоръ надъ обвиняемымъ на основаніи закона. Но законъ предоставляетъ всегда суду двояко относиться къ обвиняемому, смотря по большему или меньшему участію злой воли его при совершеніи преступленія, чистосердечно или нѣтъ сознался онъ въ своей винѣ, имѣетъ или нѣтъ сдѣланное обвиняемымъ преступленіе характеръ заразительности, затрогиваетъ ли оно собою самыя дорогія вѣрованія и убѣжденія общества и т. д. На основаніи этого, предоставленнаго вамъ закономъ, права, вы, господа судьи, можете двояко отнестись и къ обвиняемому Ахневу: вы можете или признать его виновнымъ, но, принявъ во вниманіе его чистосердечное раскаяніе, его молодые годы, покрытіе имъ убытковъ отъ преступленія и еще нѣкоторыя обстоятельства, о которыхъ я, впрочемъ, не буду упоминать, — сдѣлать обвиняемому только строгій выговоръ безъ отрѣшенія его отъ должности пристава и не предавая его суду; или вы можете не признать въ этомъ дѣлѣ смягчающихъ вину обстоятельствъ и отрѣшить Ахнева отъ должности и предать суду. Я лично склоняюсь на сторону перваго мнѣнія; но въ настоящемъ дѣлѣ есть обстоятельства, которыя должны, мнѣ кажется, побудить васъ, господа судьи, при всемъ быть-можетъ вашемъ желаніи оказать снисхожденіе къ обвиняемому, — примѣнить къ нему самую строгую мѣру взысканія, т. е. отрѣшить его отъ должности и предать суду. Предать суду пристава Ахнева — значитъ произвести надъ его проступкомъ слѣдствіе чрезъ прокурорскій надзоръ; произвести слѣдствіе — значитъ раскрыть нѣкоторыя обстоятельства, о которыхъ я, повторяю еще разъ, не желаю упоминать, но раскрыть которыя для васъ, господа судьи, какъ мнѣ кажется, было бы очень желательно и даже необходимо. Мировой судъ — судъ новый; его задача — не только произносить приговоры, не только карать преступленія и проступки, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, служить цивилизующимъ, гуманнымъ началомъ для общества, — и вы, господа судьи, должны строго отнестись къ обвиняемому Ахневу, не боясь критическаго отношенія къ каждому изъ васъ, если случай или даже, допустимъ пока это, злой оговоръ коснется кого-либо изъ васъ. Представляетъ ли настоящее дѣло примѣръ подобнаго случая, судить объ этомъ вамъ, господа судьи… Больше я ничего не имѣю сказать.

Рѣчь Лукомскаго, несмотря на ея краткость и спокойную дикцію, даже быть-можетъ благодаря именно этой краткости и спокойной дикціи, произвела на судей и на публику сильное впечатлѣніе. И глаза всей публики были устремлены на Кречетова, и глаза всѣхъ судей смотрѣли на него, и ясно замѣтна была во взглядѣ всѣхъ грусть, досадливое сожалѣніе, тоскливое пренебреженіе, тогда какъ въ тѣхъ же глазахъ ясно свѣтилось снисхожденіе, извиненіе, прощеніе, когда они смотрѣли на Ахнева. Но Кречетовъ не видѣлъ этихъ взглядовъ, онъ не слышалъ рѣчи Лукомскаго, — онъ все такъ же сидѣлъ, устремивъ глаза на письмо Катерины Дмитріевны, и мысли его были далеко, далеко отъ суда.

„Я былъ добръ, любящъ, желалъ дѣлать добро людямъ, а какую пользу мнѣ и людямъ принесло все это? — думалъ онъ тогда. — Изъ-за чего почти каждый изъ насъ попадаетъ въ омутъ сплетенъ, скандаловъ и гибнетъ отъ нихъ безъ пользы для себя и для другихъ?… Но развѣ нѣтъ силъ у человѣчества разоблачить всю фальшь пошлости и уничтожить ее въ конецъ?… Къ чему вызывать на свѣтъ все человѣчество, когда дѣло касается твоей только собственной шкуры?… Къ чему быть метафизикомъ? Къ чему доискиваться до корня и начала всѣхъ причинъ?… Смотри кругомъ, слушай, что тутъ творится, и мсти прежде всего этому, воюй съ этимъ!.. Да, да! Я прежде всего обнаружу вотъ эту ложь, накажу вотъ этихъ лгуновъ, а потомъ… А потомъ? Что же потомъ?… «Ступай въ народъ! За честь отчизны, за убѣжденье, за любовь ступай и гибни! Умрешь не даромъ!» — сурово говорилъ мнѣ какъ-то Могутовъ изъ Некрасова… А вѣдь я — тоже сынъ народа, изуродованный помѣщичьей затѣей… Да и кто изъ насъ — дворянъ — не сынъ народа? Всѣ мы вышли изъ народа, и тѣмъ же путемъ, какъ и я. Я самъ, чтобы быть русскимъ дворяниномъ, долженъ былъ въ юности исковеркать себя въ конецъ, а у другихъ это дѣлалъ отецъ, дѣдъ или прадѣдъ надъ самимъ собою, а дѣти унаслѣдовали отъ предковъ искалѣченность. Пусть явится исторія дворянскихъ русскихъ родовъ — и навѣрно окажется, что каждый родъ произошелъ отъ мужика, и почти тѣмъ же путемъ, какъ и я… Ну, и прекрасно! Сперва справлюсь вотъ съ этой сволочью, а потомъ, рука объ руку съ Могутовымъ, пойду воевать «за честь отчизны, за убѣжденье, за любовь!»