Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

Остальные двое свидѣтелей показали, что самолично видѣли, какъ Ахневъ посылалъ князю Кречетову стѣнные часы съ двумя скачущими уланами и около сорока бутылокъ старой водки. Свидѣтели знали также, что приставъ захватилъ для себя лошадей, дрожки и еще кое-что; но были убѣждены, что это приставу приказалъ сдѣлать князь, такъ какъ иначе такой маленькій человѣкъ, какъ Ахневъ, не посмѣлъ бы совершенно явно и открыто забирать для себя чужія вещи. Знали свидѣтели обо всемъ этомъ потому, что служатъ по вольному найму въ стану, а становая квартира — въ трехъ верстахъ отъ имѣнія покойнаго и приставъ, послѣ описи, заѣзжалъ въ станъ что-то свидѣтельствовать и изъ стана послалъ князю Кречетову часы и водку.

— Тутъ есть противорѣчіе, — началъ прокуроръ. — Дворецкій князя Король-Кречетова показалъ, что онъ лично принялъ отъ Ахнева часы и водку, а свидѣтель заявляетъ, что Ахневъ послалъ часы и водку для князя изъ становой квартиры… Я бы желалъ, чтобы свидѣтель объяснилъ это противорѣчіе, т. е. я бы желалъ, чтобы свидѣтель подробно передалъ всѣ обстоятельства и разговоръ Ахнева въ становой квартирѣ, когда онъ посылалъ часы и водку для князя Король-Кречетова.

Свидѣтель отвѣчалъ, что онъ не помнитъ подробностей, но помнитъ отлично, какъ Ахневъ посылалъ изъ стана кого-то съ водкой и часами для князя.

— Я бы просилъ свидѣтеля припомнить, — началъ защитникъ Ахнева, — посылалъ ли обвиняемый приставъ изъ стана часы и водку, приказывая посланному доставить часы и водку въ домъ князя Король-Кречетова, или же обвиняемый приказывалъ посланному доставить все въ себѣ, въ свою городскую квартиру, сказавъ въ стану, что часы и водка предназначаются для князя Король-Кречетова.

Свидѣтель отвѣчалъ, что не помнитъ, какъ было дѣло; кажется, что обвиняемый только заявлялъ въ стану, что часы и водка предназначаются для князя Король-Кречетова.

Затѣмъ предсѣдатель суда объявилъ допросъ свидѣтелей оконченнымъ и, предъ началомъ судоговоренія, сдѣлалъ перерывъ засѣданія на пять минутъ.

IV.

Во время перерыва засѣданія только судьи удалились изъ залы, большинство же публики оставалось на мѣстѣ, стараясь поспѣшно оправиться, откашляться, вытереть потъ съ лица и т. д., и только небольшое число мужчинъ встали и, стоя у своихъ мѣстъ, не громко разговаривали съ сосѣдями и раскланивались съ знакомыми. Лукомскій продолжалъ сидѣть на своемъ мѣстѣ и равнодушно и медленно обводилъ глазами публику, а когда къ нему подошелъ защитникъ Ахнева, онъ началъ съ нимъ тихо о чемъ-то говорить. Ахневъ стоялъ у стѣны, недалеко отъ пюпитра защитника, съ опущенными внизъ глазами, со сложенными на груди руками, имѣя печальный видъ приговореннаго къ смерти. Приставъ стоялъ у барьера, опершись рукою на соломенный стулъ и робко бросая взгляды на публику. Къ нему протѣснился одинъ изъ сторожей собранія и передалъ письмо, шепотомъ заявивъ, что письмо прислано съ приказаніемъ немедленно передать его князю Король-Кречетову.

— Къ вамъ письмо, князь, — подавая письмо Кречетову, сказалъ приставъ.

— Благодарю васъ, — взявъ письмо и машинально ворочая его въ рукѣ, отвѣтилъ Кречетовъ, продолжая всматриваться въ нѣкоторыхъ изъ публики.

— Ты будешь читать письмо, а я почитаю газету, — вынимая листъ С.-Петербургскихъ Вѣдомостей изъ боковаго кармана фрака, сказалъ Рымнинъ.

И они оба, во все время перерыва засѣданія, читали, причемъ лицо одного, читавшаго газету, все время оставалось спокойно-серьезнымъ, а лицо другаго, читавшаго письмо, все болѣе и болѣе, по мѣрѣ чтенія, прояснялось, даже улыбнулось одинъ разъ, а потомъ стало сильно задумчиво-сосредоточеннымъ.

«Добрый другъ, Гавріилъ Васильевичъ! — читалъ Кречетовъ. — Вчера мнѣ передалъ папа, что сегодня вамъ придется пережить много горя и непріятностей. На васъ будутъ клеветать, вы должны будете присутствовать при этомъ — и вамъ нельзя будетъ сказать ни одного слова въ защиту себя. Какъ мнѣ жаль васъ, добрый другъ! „Онъ любитъ меня, я для него — кумиръ, когда-то поверженный, а потомъ опять — все-жь богъ, и я буду на судѣ на виду у него, буду смотрѣть на него, улыбаться ему, чтобъ онъ смотрѣлъ на свой кумиръ, чтобъ онъ забылъ клеветниковъ, не страдалъ отъ ихъ лжи…“ Такъ думала я, Гавріилъ Васильевичъ, вчера и такъ хотѣла облегчить ваше сегоднешнее тяжелое положеніе на судѣ; но мнѣ, глупой, ничего не удается сдѣлать хорошаго: мое ученіе крестьянскихъ бѣдныхъ дѣтей не удалось и мнѣ не удалось помочь и вамъ, добрый другъ! Измученная и больная пріѣхала я третьяго дня въ городъ, а сегодня проснулась и не смогла встать съ постели. Я старалась поправиться къ полудню, но все напрасно, и я не могу быть на судѣ, не могу помочь вамъ. Я страдаю сильно отъ этого и вы простите и пожалѣйте меня…

„Я хотѣла было просить васъ навѣстить меня, но раздумала: мнѣ хочется самой, думой своей глупой головы, успокоить себя и порѣшить съ тѣмъ, что такъ сильно мучитъ меня и свалило въ постель. Боже, сколько зла я надѣлала, какая я преступница предъ Тобою!..