Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

— Послушай, Гавріилъ Васильевичъ, — тихо говорилъ онъ немного погодя Кречетову, — ты плохо держишь себя. Я понимаю, что клевета, когда не имѣешь возможности тотчасъ опровергнуть ее, хуже пощечины, но ты не долженъ усиливать клевету, имѣя такой злой и недовольный видъ.

— Вы говорите — клевета! — раздражительно отвѣчалъ ему Кречетовъ. — А посмотрите на лица всѣхъ, всмотритесь въ глаза каждаго изъ присутствующихъ здѣсь, — что вы увидите въ нихъ? Зачѣмъ они пришли сюда? Чтобъ убѣдиться въ справедливости клеветы, которой всѣ уже и теперь вѣрятъ, но о которой пока еще не могутъ сказать, что она доказана?… И вы хотите, чтобъ я смотрѣлъ кротко, какъ овца, вѣдомая на закланіе? Я — не овца! Я не скажу: «отче, прости имъ, невѣдятъ бо, что творятъ»… Отнынѣ нога моя не переступитъ ничьего порога, я никому не подамъ руки, пока не докажу нахальства клеветы!.. Въ послѣдній разъ позвольте пожать вашу руку, Дмитрій Ивановичъ, — совершенно хладнокровно окончилъ Кречетовъ, какъ бы успокоясь отъ добровольно наложенной на себя епитеміи.

— До меня и до моей семьи, я думаю, твоя клятва не относится… Я люблю тебя какъ роднаго сына, Гавріилъ Васильевичъ! — подавая руку Кречетову, сказалъ съ глубокимъ чувствомъ Рымнинъ и крѣпко пожалъ руку Кречетова.

— Благодарю… Спасибо… Стою ли я быть сыномъ такого отца? — дрожащимъ и тихимъ голосомъ отвѣчалъ Кречетовъ, горячо стиснувъ руку Рымнина, наклонивъ свою голову къ его плечу и цѣлуя его въ плечо. На глазахъ у него замѣтны были слезы.

«Ты не пришла сюда, ты не захотѣла присутствовать при грязной клеветѣ, взведенной на меня…. Спасибо тебѣ за это, добрая дѣвушка!» — подумалъ потомъ Кречетовъ, и образъ ея пронесся въ его воображеніи, и долго, долго онъ то любуется этимъ образомъ, то такъ много и такъ хорошо разговариваетъ съ нимъ, то вдругъ впадаетъ въ подавляющую грусть, когда образъ Катерины Дмитріевны начиналъ уходить отъ него куда-то далеко, въ туманную даль, и тамъ начинаетъ улыбаться кому-то, манитъ къ себѣ кого-то, только не его, не Кречетова. И онъ тяжело вздыхалъ, хотѣлъ думать о тѣхъ послѣдствіяхъ, которыя придется испытать ей отъ любви не въ нему, а къ такому загадочному человѣку, какъ Могутовъ, но, помимо его воли, ему вдругъ вспомнились слова покойнаго отца, чтобъ онъ, сынъ, не посрамилъ славный родъ князей Король-Кречетовыхъ, — и сцены и образы изъ его дѣтства и изъ его молодости замелькали и закружились въ его головѣ. И онъ опять тяжело вздыхаетъ, быстро ворошитъ волосы на головѣ, и вотъ опять она является, какъ живая, предъ нимъ. Онъ видитъ ее сперва восхитительнымъ и умнымъ ребенкомъ, потомъ она быстро растетъ на его глазахъ и, въ полномъ разцвѣтѣ молодости, ума и красоты, стоитъ предъ нимъ, нѣжно смотритъ на него и такъ довѣрчиво говоритъ….

«Но въ чемъ проявилось ея довѣріе ко мнѣ?» — вздохнувъ, задаетъ онъ себѣ вопросъ и долго думаетъ надъ нимъ, припоминаетъ всѣ случаи и всѣ разговоры съ нею, отъ перваго знакомства съ нею до своего объясненія въ любви и до ея отъѣзда въ деревню, чтобъ учить крестьянскихъ дѣтей грамотѣ.

«Да, да она меня не любитъ, — думаетъ онъ потомъ. — Она любитъ Могутова, а меня ей только жаль…. Да неужели я — нищій? Неужели я могу вызывать только жалость или состраданіе?… Такъ почему же на меня клевещутъ здѣсь? У кого достанетъ духу топтать въ грязь нищаго?…. Всѣ вы — нищіе духомъ! Всѣ вы жалки и несчастны, какъ и я! „Чего смѣетесь? — Надъ собой смѣетесь!“… Зачѣмъ вы пришли сюда? Кого здѣсь судятъ? — Васъ судятъ! На меня только выпалъ жребій быть представителемъ вашимъ, а на самомъ дѣлѣ вы, вы — всѣ подсудимые, а не одинъ только я! Вы ждете надъ собой суда! Вы неравнодушны къ суду, а не я!.. Ишь какъ вы всѣ внимательно слушаете, что читаетъ предсѣдатель суда!.. А я ничего не слышу и слышать не хочу!»