Подсолнух

Да его бы Мыльниковская воля, да разве стал бы он держать взаперти такого сержанта, у которого и мышь не проскочит, не то что эти олухи, да он все это время и так и сяк начальнику школы его на все лады… Ты напиши Тихон, напиши и будет тебе счастье, вот ручка тебе, листок, пойдем–ка дружок к начкару в комнату, сядешь там как человек за столик, чайку себе нальешь, сигаретку закуришь, да и напишешь все как я сказал, а что уж там было, так то сплыло, что уж теперь об этом. Дескать не понимаю разве я что этот Котенко уебище редкое, да он бы сам кабы не погоны таких пытал бы да вешал на каждом столбе, пойдем дружочек.

Тихон слушал елейные увещевания подполковника и сквозь его сахарные слова лившиеся из лоснящихся губ виделись ему клацающие из под звериных, в крови клыков чужие и далекие чьи–то слова — все пидарасы, никому нельзя доверять, никому. Визит самого замполита школы его еще более настораживал, а уж «листочек, дружочек, чаечек и сигареточка» окончательно убеждали что дело тут не чисто.

— Товарищ подполковник — прервал витиеватый замполитовский монолог Тихон — разрешите обратиться?

— Давай, сынок, давай, наболело у тебя, я ж понимаю…

— Товарищ подполковник, почему мне не дают сделать заявление военному прокурору?

Сахарная улыбка Мыльникова скакала по его физиономии как плевок на сковороде, пыталась найти себе место, застыть на нем, но раскаленный металл изумления и ярости не давал ей покоя. Видно было что Мыло изо всех сил стараеться сохранить лицо, но эмоции брали верх.

— А чего же это такое ты хочешь сказать прокурору, чего не можешь сказать мне, сержант?

— Я, товарищ подполковник, содержусь на гауптвахте незаконно, нарушаются мои права, в несколько раз превышены допустимые сроки пребывания меня под арестом, меня арестовали без должного медицинского освидетельствования, я не обеспечен теплыми вещами на ночь, меня не выводят на прогулку и работы, причина моего ареста в записке об аресте — низкая исполнительность, я считаю что все это незаконно — выпалил давно заготовленную фразу Тихон.

— Ах вот так вот?! — Угрожающе–вопросительно, уже готовясь к следующей словесной атаке сказал Мыльников. — И действительно, а чего это у нас такой клевый парень Тихон Радкевич сидит на гауптвахте? За что? Да ни за что! Делов–то, отнял деньги, напился, избил сослуживца, склонял его к гомосексуальной связи. За что его сажать? Да тебя расстреливать надо!

— Вот пусть прокурор и решает вопрос о возбуждении уголовного дела, товарищ подполковник — с вызовом, понимая что его опять загоняют в угол, выпалил Тишка!

— Так тебе дело уголовное надо! — всплеснул руками Мыло — Так что же ты молчал, дорогой ты мой, это мы быстро оформим. Вот показания потерпевшего, вот показания свидетелей, вот показания командира взвода о вымогательстве у Котенко денег…

— Ваш Котенко, дебил, его проверить надо в дурке — я у него ничего не отнимал, он меня оклеветал — захлебываясь и сглатывая слова захрипел Тихон.

— Может тебя, Радкевич в дурку сдать надо, а? Выбирай — дурка или уголовное дело, мы и то и это оформим.

— Оформляйте хоть что, товарищ подполковник — прошептал Тихон, плюхаясь на табурет и опуская голову — так у меня будет хоть какой–то шанс что либо доказать. Здесь же, в этой части я никому не доверяю. Все заявления я сделаю только военному прокурору.

— Встать! — Скомандовал Мыльников. Даже в тусклом освещении камеры было видно как лицо его побелело, а губы яростно тряслись. — Смирно! Старший сержант Радкевич. Объявляю. Вам. Трое. Суток. Ареста.

— Есть трое суток ареста.

***

Соблюдая все формальности Тихона, в сопровождении конвойного, отвели в санчасть, завизировали новую записку об аресте, прислали ему шинель, полотенце, щетку, зубную пасту и мыло. И опять заперли в той же камере. Но несмотря на все ухудшающееся в смысле все новых и новых сроков ареста положение чутье подсказывало Тишке, что он избежал чего–то более страшного, того, что навсегда бы растоптало его судьбу, его дальнейшую жизнь. Отныне его мозг, его ум были всего лишь придатком ко все возрастающему в нем звериному чутью. Сохраняя человеческий облик, он все больше превращался в зверя, инстинктами чуящего

смертельную опасность.

И эти трое суток ареста пролетели для Тихон так же однообразно. Он уже ничему не удивлялся, а только настороженно ждал еще какой–нибудь подлянки. Все караулы знали уже его как родного, жалели и, по мере возможности. старались его подогревать — кто сигаретами, кто (когда была возможность) книжкой, а один раз даже, от Сереги Курманаева, который перевелся в ремроту, и теперь варил какие–то ограждения на тех. территории, заслали ему электронную карманную игрушку, в которой волк ловит яйца и Тихон до изнеможения резался в нее, пока не посадил батарейки.