Подсолнух

Рассматривая нюансы картин, она вспоминала их беседы с Вадимом, его рассказы, мысли, которыми он с ней делился, и поняла, что совсем его не знала. Эти работы отражали его внутренний мир, его эмоции и идеи, о которых она и не подозревала. Тоска и сожаление снова сковали ее всю. Они ведь столько всего могли обсудить, а говорили всегда ни о чем. Он казался ей таким обычным, рассказывал дурацкие истории, никогда не говорил о чем-то глобальном, за исключением короткого пояснения, почему решил создать «Сектор Б». Очевидно, у него была целая куча концепций, которые он внедрял в свои работы. «Обсуждал ли он их с кем-нибудь? — спрашивала она себя. — Почему не со мной? Потому что не слушала и не слышала?».

Татьяна раньше об этом не задумывалась, но сейчас испытала дикое желание все изменить, поговорить с ним по душам, узнать, о чем он думает перед сном или за завтраком, какие проблемы его волнуют, какие вещи его радуют. Она всегда думала о нем только через призму своих впечатлений, желаний и интересов, даже не пытаясь понять, какая он личность и какие у него переживания. Захотелось узнать о нем все в одночасье. Душа связывалась узлом от осознания, что никогда больше ей не выпадет шанс задать ему любой вопрос и получить любой ответ. Оставалось только смотреть на картины и пытаться понять, как устроена душа художника.

Пока она разглядывала мозаики на колоннах, толпа вокруг Вадима рассосалась. Татьяна, стоявшая за одной из крайних колонн, периферийным зрением следила за людьми, которые равномерно распределились во все стороны и быстро наполнили собой пространство выставки. Высокая худая фигура осталась стоять у колонны с «балериной». Парень развернулся лицом к произведению и рассматривал его сверху вниз.

Татьяна воспользовалась моментом, чтобы полюбоваться им. До этого мига не осознавала, как ее глаза истосковались по его фигуре и его лицу, как уши истосковались по приятному голосу, как душа истосковалась по добродушной и веселой улыбке, как сердце истосковалось по нахальным круглым глазам. Все внутренности сцепились от нестерпимого желания выдать себя и заговорить с ним, но ладони потели от страха стать замеченной. Парень и не подозревал, что кто-то рядом усиленно думает о нем, пока Татьяна, увлекшись, не начала пожирать его глазами. Почувствовав взгляд, он медленно обернулся, но девушка успела скрыться за колонной. Она почти прижалась к ней, чуть задевая спиной панно, и пыталась отдышаться, потому что дыхание сбилось от страха. Русик ошивался где-то рядом, все еще бегая глазами по залу, особенно останавливаясь на девушках, но, увидев на лице подруги испуг и растерянность, подошел.

— Да что с тобой такое? — спросил он почему-то шепотом, видимо, уловив Татьянино шпионское настроение. — От кого прячешься?

— Выгляни, пожалуйста, — попросила она, игнорируя его вопрос. — Посмотри, где там художник.

— Тот бледный и тощий? — спросил Русик.

— Ага, — активно закивала Татьяна, боясь даже палец высунуть из-за колонны.

Русик встал рядом и, вытянув шею, медленно выглянул, всем своим видом показывая, что следит за кем-то. Татьяна осекла его, сказав, что ему прятаться не обязательно. Тогда парень расслабился и спокойно вышел на половину из тени.

— Он идет сюда, — спокойно сказал Русик.

— Что? — вырвалось у Татьяны почти вслух, но она вовремя прикрыла рот рукой.

— К девушке, — продолжал докладывать друг.

На этом моменте его лицо озарилось лучезарным светом и застыло в глупом выражении детского восхищения с примесью любования. Рот парня расплылся в идиотской улыбке, еще сильнее выпятив большой нос.

— Вау! — протянул он, почти высунув язык, как пес.

— Что там? — насторожилась Татьяна, глядя на восторженное лицо друга. — Где они? Идут сюда? К нам?

— Нет, развернулись, пошли обратно, — ответил Русик, сменив выражение на внимательное, полушпионское.

Татьяна осмелилась выглянуть и увидела спины двух высоких фигур. Женскую обтягивала серая водолазка и бардовые кожаные брюки, которые хорошо сочетались с коричневыми ботильонами на толстой платформе. Из-за этих ботильонов девушка казалась очень высокой, хотя все равно была почти на голову ниже Вадима. На плечи спадали завитые локоны цвета блонд, что придавало немного романтики в целом строгому образу. Пока они не развернулись боком перед колонной с «балериной», Татьяна не узнала Муравьеву. Но как только она увидела ее улыбчивый гордый профиль, смело глядящий Вадиму в глаза, сердце закровоточило. Та же острая боль, что пронзила ее летом в театре после спектакля и подсолнухов, снова донимала грудную клетку.