Подставное лицо. Дополнительный прибывает на второй путь. Транспортный вариант. Четыре билета на ночной скорый. Свидетельство Лабрюйера

 Денисов заварил чай. Иногда, неожиданно для себя, вдруг удавалось угадать необходимую дозу заварки.

 — Вам сказали, почему вы здесь?*

 — Насчет понедельника... — сказал тот, что пожаловался на слякоть.

 — Николай? — спросил его Денисов.

 — Миша.

 — А что насчет понедельника?

 — Мы тогда ехали к тете. Ночевать.

 — Помните тот свой приезд? Погода была такая же, как сегодня...

 — Может, хуже.

 — Дождь и снег. Я помню... — в разговор вступил второй брат. Его отличал едва заметный кариес верхних передних зубов. — В тот раз мы задержались на работе, в аэропорту.

 — Вы там работаете?

 — Техниками. У одного товарища был день рождения. В понедельник мы обычно едем ночевать к тетке. Так повелось...

 Они с удовольствием пили красноватый ароматный чай.

 — Родителей у нас нет...

 — Это сестра матери...

 — Вы шли переходным мостом? — поинтересовался Денисов.

 — С электрички? Зачем? Через пути... Короче!

 — Там стоял рефрижераторный.

 — Мы под вагоном...

 Денисов отставил стакан. Он не сделал и глотка. Чаинки тяжело устилали дно. Чай чуть остыл и был совсем хорош.

 — Когда поднимаешься от путей, там наверху ремонтируется здание... Заметили? — спросил он.

 — Я видел, — Николай приоткрыл едва заметный коричневатый след на верхних зубах.

 — А машину видели?

 — Видели...

 Близнецы взглянули друг на друга, засмеялись.

 — О чем вы? — спросил Денисов.

 — Да так...

 Второй объяснил:

 — Отчим наш любил пошутить. Однажды в гостях у старых друзей незаметно сложил маме в сумку все столовое серебро... — Они снова заулыбались. — А через неделю пригласил их к нам и сказал, чтобы мама подала к столу их ложки...

 — Хохоту было!

 — Не понял... — признался Денисов. — Какая связь?

 — Очень просто! Машина эта прошла мимо нас. Открылась дверца, и она осветилась...

 — Слушаю.

 — На мужчине была маска. Знаете, продают в «Детском мире»? Очки, нос и усы... Мы и обратили внимание!

 — Что-нибудь еще?

 — На заднем сиденье что-то лежало. В чехле. Складная удочка или спиннинг...

 «Охотничий карабин? — подумал Денисов, когда двойняшки ушли. — Пожалуй, по длине может соответствовать спиннингу».

 Денисов сидел рядом с шофером, смотрел перед собой. В растянувшихся сумерках, обходя лужи талого снега, спешили люди. Из-под колес машин струями била вода.

 — Теперь махнем бывшей Большой Никитской... — обращаясь вроде к себе, сказал шофер.

 Он отлично знал старую Москву, и Денисов любил с ним ездить.

 — Раньше тут Никитский женский монастырь стоял, а неподалеку здесь Шведский тупик. Бывшее Шведское подворье. Там послы жили.

 Его разговор не мешал Денисову анализировать поведение Шерпа.

 «Расставшись с адвокатурой, — думал Денисов, — он не мог смириться с новым положением. Стал суетлив, растерян, склонен к плаксивости. К этому, как выразился профессор Баранов, добавился трудный возраст...»

 Иногда до Денисова доносилось монотонное:

 — Гнездниковские переулки я раньше хорошо знал. И Большой и Малый. Тут «гнездники» жили —мастера по дверным петлям. А мы голубей гоняли...

 «...Ему—человеку, начавшему с нуля, такая клиентка, как Белогорлова, была кстати — диковатая, с собственной неустроенностью, полностью закрытая для коллег и близких. Кроме того, ей должно было казаться, что адвокат в состоянии отвести любую беду».

 Денисов закрыл глаза, но дремать было уже некогда.

 — Сейчас Большими Грузинами проедем, — беззаботно продолжал шофер. — Раньше говорили: Грузинский Камер-Коллежский вал. Шестнадцать застав тогда было вокруг города...

 Приехали, — сказал Денисов рядом со стандартным пятиэтажным домом, стоявшим в окружении таких же непримечательных зданий.

 Дверь открыла сестра Белогорловой. Денисов не узнал ее: домашнее, с короткими рукавами платье делало Гладилину круглее, женственнее.

 — Вы? — Она не удивилась, показала рукой: — Входите. Правда, ремонт у нас.

 В прихожей не было ничего примечательного, кроме покрытого лаком блестящего, чуть розоватого паркета. Сбоку, у двери в комнату, стоял пятилетний сын Гладилиных, рыжеватый, со скучным лицом.

 — Здравствуйте, — сказал он заученно.

 — Лак просох? — поинтересовался у него Денисов.

 — Просох, — мальчик покраснел: был рад, что его заметили.

 Денисов сбросил туфли, в носках прошел в комнату. Там было еще больше розоватого блестящего паркета и совсем немного мебели, придвинутой к стенам.

 Через минуту Гладилина внесла ему стоптанные кеды поставила на пол.

 — В бедном, зато не в краденом, — сказала она, — наденьте.

 Она что-то сказала сыну — он оказался дисциплинированным: молча ушел в другую комнату, плотно прикрыл за собой дверь.

 Гладилина еще принесла табурет Денисову и скамеечку себе, села, провела рукой по карманам. Денисов почувствовал, как ей хочется закурить в преддверии тревожного разговора. Но, видимо, в комнатах не курили.

 — Я буду говорить об адвокате, — предупредил Денисов.

 Гладилина не ответила, снова дотронулась до кармана с сигаретами. Голубоватые буковки бежали у нее по кисти.

 — Эта татуировка... — спросил Денисов, — наверное, с той поры?

 Она опустила руку:

 — Так, по глупости.

 — Вас привлекали к уголовной ответственности?

 Она понизила голос:

 — Да. Но судимость снята.

 — Расскажите.