Подтексты. 15 путешествий по российской глубинке в поисках просвета

Живет на пенсию «один, с внуками». «У дочери онкология, сына посадили. Отправляю ему денег, сколько могу. На свиданку ехать денег нет».

В небольшой деревянный дом Николая Петровича быстро набивается народ (зять Николая, жена Александра Ольга Непомнящих с дочкой Викой, сестра Николая Татьяна с сыном Захаром), и наша встреча похожа на деревенский сход.

«Сашка добрый, он убить не может, — говорит Николай Петрович. — Когда я узнал, что Сашку арестовали, помчался с бабкой к Треневой. Мы в голодные годы, в девяностые, когда шахту у нас закрыли, сидели без еды, без всего! Выжили же! Никого не убили, никого не ограбили! Ольга Николаевна мне говорит: “Спустись вниз, там ребята с Чернышевска, с ними поговори!” Я спустился. Их трое было, один на меня “полкана” спустил. “Как вы детей воспитываете!” — кричит! А как я воспитываю? Как нормальные люди! Водку мы пьем, я пью сейчас и буду пить, и сын у меня выпивал, но он никогда не убил бы! Ну мы поехали в Чернышевск в следственный комитет. Следователь ко мне обращается вежливо, а в глазах огонь какой-то нехороший. Я говорю: “А куда деньги украденные могли деться?” Он: “Они их потратили!” — “Да куда потратили? Это ж кутить надо. А кто их видел, чтобы они гуляли?” Все, улетучивается у меня... Давай выпьем, а?»

Накатив стопочку, Николай Петрович продолжает: «Никаких денег я у него не видел, ничего. Если я что-то сворую, у меня поведение уже будет другое. А тут убийство такое! А он был спокойный, как всегда. Да и где деньги-то?»

«БАТЯ, Я НЕ ВЫТЕРПЕЛ»

Жена Александра Севостьянова, Ольга Непомнящих, рассказывает, что в день убийства они с мужем были дома — застолье с соседями по случаю Дня поселка. Убитые старики живут очень далеко от их дома, часа полтора пешком, незаметно сходить и убить их Александр, по ее словам, не мог. «Мы все сидели, выпивали, фейерверки вместе смотрели. Потом легли спать».

Когда через месяц за ее мужем пришли оперативники, он спал.

— Заходит милиция: «Мы вот хотим с Александром Николаевичем поговорить». Я говорю: «Что, насчет стариков? Поймали кого, нет? Полпоселка уже перевозили!» «Будьте уверены, — говорят, — завтра поймаем». Увезли его. И потом я узнала, что его задержали. Вот как? Выбили показания.

— Что он вам рассказывал, когда освободился после первого суда? — спрашиваю Ольгу. — Как из него выбивали показания?

— Пригрозили, что будет плохо родителям и семье.

Николай Петрович дополняет:

— Когда его освободили, мы сидели тут, мы же любим выпить, мы простые люди. Я говорю: «Сашка, ты зачем показания против себя дал?» Говорит: «Батя, не вытерпел!» Я говорю: «Да как так, да пускай меня убьют, как я могу на себя вину такую взять?» А он говорит: «Батя, там не вытерпишь это!»

Ольга Непомнящих возмущается, что после задержания мужа следствие не искало доказательств его причастности к убийству: «У нас и обыска никакого не было, пока я сама им шкафы не стала показывать. “Почему вы обыск у нас не проводите, где деньги, где кровь, где что?” Шкафы открыла — смотрите. А они даже не рылись. А люди рассказывали, что везде обыски были, что все перерыли, а у нас тогда почему обысков не было? Может, я деньги под картошку упрятала!»

Ольга Непомнящих и Николай Севостьянов, как и семья Сергея Сорокина, рассказывают о жителе села Д., который, по их мнению и слухам в селе, может быть убийцей Баранова и Михайловой.

«Под Читой купили они дом или квартиру. И шуба у нее. Откуда деньги? Под Читой они на че дом купили? А Д. этот зарезал своего знакомого Ц. Слухи ходят, что он его убил из-за того, что Ц. хотел сдаться полиции после убийства стариков».

Выпив еще стопку водки, Николай Севостьянов начинает сокрушаться:

«Я в “Мужское и женское” звонил, в генпрокуратуру писал, по правам человека, Малахову, везде. Ничего. Москальковой писал, Жириновскому писал. У меня ребенок ни за что сидит! Вот говорили по телевизору: лучше освободить виновного, чем посадить невиновного.

А почему у нас так? Лишь бы закрыть! А боятся шапку потерять! Я за справедливость! Чтобы у меня сын такое сотворил? Чтоб их верблюд всех затыкал! Вы извините меня, мы по-шахтерски говорим».

Александр Севостьянов так объясняет выбор следователей: «Я с супругой ругался. Она на меня писала заявления. А все заявления отвозили в Дом культуры[23]. И они смотрели, на кого какие заявления были, кто нарушитель. Когда меня взяли, опера показали мне заявление Сорокина, что он сознался и указал на меня и Подойницына. Сорокин после говорил мне, что они просто сказали ему, чьи фамилии назвать».

По словам Севостьянова, сначала его били «чернышевские опера». По почкам, руками, трубой. Угрожали пистолетом. Потом «читинские опера» угрожали поместить в пресс-камеру, где его изнасилуют заключенные. Те же методы использовали полицейские и в отношении Сорокина.

«Была очная ставка с Сорокиным, без адвоката, без всего. Я его в первый раз там увидел. Он говорит: “Саня, рассказывай, как мы убивали”. Я говорю: “Ты че гонишь?” А я на стуле сидел, мне сразу удар прилетел, я упал.