Подвалы твоего сердца (СИ)

Ночью у слизеринца не было сил даже на то, чтобы обдумать произошедшее. Он примкнул к Пожирателям, и теперь пути обратно абсолютно точно не было. Их блестящие глаза, темные одежды и натужные улыбки — все это пробуждало в Драко неприятные воспоминания о властвовании Темного Лорда. По крайней мере, легче было хотя бы от того, что все происходило не в Малфой-мэноре. Можно было, образно говоря, начать все сначала. Попробовать возродить темнейшее из темнейших движений, повергнутое в гонение. Зачем? Драко знал несколько причин. Во-первых, он хотел жить. Не дышать, не существовать изо дня в день, не гнить в Азкабане. Жить. Не бояться косых взглядов, смело ступать по земле и не думать, что ей стыдно выдерживать шаги такого ублюдка, как он. Заставить страдать всех, кто причинил боль ему и Нарциссе. Для этого требовалось повергнуть Волшебный Мир во мрак. Единственно верное решение, пусть и отдававшее сумасшествием. Размышляя об этом, Драко всегда вспоминал буйнопомешанную Беллу и усмехался. Кажется, отголоски безумия все-таки передались ему вместе с чистой кровью Блэков. Не зря же Священные семьи на протяжении веков мешали родственную кровь, лишь бы не нарушить своих святых законов. Потомки действительно были истинно чистокровными. Даром, что безумцами.

И, говоря о сумасшествии, Драко выделял последнюю, самую главную причину: Грейнджер. Все остальное перед перспективой обладать девчонкой безыскусно меркло. Малфой перестал думать о том, что это неправильно и унизительно с его стороны — желать подружку Поттера, с которой они всю жизнь были по разные стороны баррикад. Вслед за принятием того факта, что Грейнджер ему все-таки нужна, следовало тягучее удовольствие от предвкушения обладания. Протеус был прав. Если все сложится удачно, маленькой отважной гриффиндорке будет некуда от него деться. Драко живо представил день своего триумфа, но не поверженная Британия, не власть над всем живым возникали в мыслях юноши. Лишь хрупкое тело под ним и темно-карие глаза, мерцающие покорностью и наслаждением. Малфой знал: обратить мир в пепел будет значительно проще, чем склонить Грейнджер к покорности. Она ни за что бы не стала сдаваться в руки врага просто так. Она бы боролась и изворачивалась. Собственное мнение для гриффиндорской заучки всегда было превыше жизни. Превыше жизни… Но вот стоила ли гордость жизни её родителей и друзей? Драко мотнул головой, отгоняя жестокие способы манипулирования прочь. Если он загонит Грейнджер в тупик, она ощетинится еще больше, и тогда брать её придется силой, а этого хотелось меньше всего. Малфой понял из чувственного сна, посланного кольцом: он никогда не сможет навредить Гермионе, потому что созерцание её искаженного болью лица стало одним из самых мучительных испытаний. Даже слезы Нарциссы больше не трогали его так сильно.

Ему хотелось не напугать — согреть и зацеловать. Не грубить — ласкать и шептать всякую успокаивающую чушь. Не подавлять, но позволять ей приходить в его объятия по собственному желанию. Маленькая дерзкая гриффиндорка… Даже если она и испытывала к нему что-то, никогда не стала бы потакать, как Паркинсон или другая влюбленная по уши дура. Малфой был уверен, что, стоит ему схватить её, она будет царапаться и кусаться, словно дикая кошка. Приручение Грейнджер — искусство из разряда тончайших. С кольцами все было просто, потому что она жаждала его прикосновений и охотно отзывалась на них, однако сложностей было достаточно. Хотела ли она на самом деле того, что вытворяли его ладони? Закрывала бы она глаза всякий раз, когда их губы соприкасались? Малфой чертыхнулся и ударил по воде руками, отгоняя подобные мысли прочь.

— Слабак, — прошипел сквозь зубы он, наблюдая за тихо мерцающим кольцом. — Какая-то жалкая гр… — его голос дрогнул и сорвался. Обречение нахлынуло с новой силой. Он не мог позволить этому противному слову снова сорваться с своих губ. — О, Люциус! — Драко зажмурился и глухо рассмеялся. — Что бы ты сказал, когда увидел своего наследника в таком состоянии?

«Пожалуйста»

Образ отца, укоризненно качающего головой, тут же исчез в пропитанном влагой воздухе. На смену ему пришли туманные черты тонкой девичьей фигуры, высвеченной на фоне огромного окна.

«Вернись ко мне»

Она совсем близко, и Драко почти чувствует приятное тепло кожи несмотря на то, что из пасти льва уже давно льется ледяная вода. Тонкие бледные пальцы поднимаются к губам, и Малфой пытается почувствовать вкус Грейнджер снова. Его рука скользит по шее, и на миг все застилает тягучее наваждение. В воображении появляются робкие карие глаза, Малфой скользит пальцами по торсу, и ему кажется, что это делает она — осторожно и трепетно, как всегда.

«Драко»

С глухим стоном Драко отдернул руку от возбужденной плоти, до боли впиваясь короткими ногтями в кожу ладоней. Закусив губу, он тряхнул головой и рывком погрузился в воду целиком. Морозная волна прошлась по его вискам, остужая жар мыслей. Легкие свело судорогой, но юноша продолжал лежать под водой, будто боясь, что жар, если он вынырнет, вернется снова.