Подвиг

Князь Ардаганскiй былъ очень смущенъ. Три дня тому назадъ, когда замнившiй Ранцева въ должности замстителя капитана Немо полковникъ Арановъ отправлялъ его въ Парижъ для сообщенiя семьямъ, что ихъ главы живы, онъ говорилъ, какъ всегда невнятно и отрывисто. Про Аранова среди офицеровъ ходилъ анекдотъ, что онъ такъ ушелъ въ свои изобртенiя и математическiя выкладки, что забылъ Русскiй языкъ и уметъ говоритъ только два слова: «да, конечно». Арановъ говорилъ князю, что его выбрали, какъ самаго молодого, а потому наимене примтнаго въ Парижской толп. Его обязанность постить вс семьи, и всюду засвидтельствовать, что вс живы и здоровы и просили кланяться. — «Но меня разспрашивать будутъ»? — сказалъ князь. Арановъ, какъ и всегда, помолчалъ. Офицеры разсказывали, что въ это время онъ высчитываетъ кубическiй корень изъ восьмизначнаго числа. — «Да, конечно», наконецъ, сказалъ онъ. — «Что же мн говорить»? — «Ничего не говорите». — «Но это неудобно … Тамъ дамы» … Этого Арановъ совсмъ не понималъ и, когда князь пояснилъ ему все неудобство молчанiя, когда васъ спрашиваютъ дамы, Арановъ посл долгой паузы сказалъ: — «да, конечно» … И потомъ добавилъ: — «Еще тутъ, можетъ быть … Письма тамъ какiя … Такъ никакихъ чтобы писемъ» … Трудная была задача. Ардаганскiй хотлъ было отказаться. Но отказаться летть! … Летть!!Одно это уже какъ прельщало его, летть въ Парижъ, гд была его мать, гд была та, кого онъ полюбилъ первою и такою чистою, почти неосознанною любовью, больше въ мечтахъ, чмъ сердцемъ, было выше его силъ, и онъ не отказался. Онъ все-таки высказалъ свои затрудненiя Аранову. Тотъ криво усмхнулся, потомъ сказалъ: — «Ну, врите тамъ что-нибудь …, Впрочемъ, можете и правду говорить. Все равно вамъ никто не повритъ». Получивъ приказанiе, деньги, указанiе, что онъ отнюдь не долженъ носить ихъ «Атлантидской» формы, что вобще то «Немезида» для всхъ погибла, что онъ долженъ очень хорошо одться и походить возможно боле на француза, — князь же кончилъ французскiй колледжъ, — что нигд онъ не долженъ задерживаться, промелькнуть метеоромъ по всмъ домамъ, успокоить семьи, исполнить еще два, три порученiя и сейчасъ же летть обратно, князь былъ отпущенъ изъ ангара полковника Аранова.

Когда въ лагер стало извстно, куда и зачмъ летитъ князь, къ нему присталъ Мишель Строговъ. Онъ просилъ, чтобы князь передалъ его двоюродной сестр, Леночк Зобонецкой, совсмъ маленькую записочку.

— «Вы понимаете, Михако, это дло любовное. Мн очень надо ее успокоить и никто, кром насъ двоихъ не долженъ этого знать».

Передача записки нарушала инструкцiи, полученныя отъ Аранова княземъ. Но князю было очень трудно отказать въ этомъ пустяк Мишелю. Очень ужъ его просилъ объ этомъ Мишель. Уже очень, — такъ казалось доброму князю, — сердца то ихъ бились созвучно. Князю было, кром всего этого, безконечно жаль Мишеля Строгова. Его отставленiе отъ полета съ отцомъ казалось ему чрезвычайною жестокостью и несправедливостью со стороны этого «педанта» Ранцева. Михако принадлежалъ къ молодому поколнiю, выросшему и воспитавшемуся въ послвоенное время, когда въ обществ произошелъ нкоторый моральный сдвигъ, то, что называлось: «переоцнка цнностей». Точность въ исполненiи приказанiя или порученiя стала относительной, какъ стала относительной и подверглась сомннiю самая честность. Молодежь, даже такая прекрасная, какою былъ князь Ардаганскiй, стала «разсуждать». Въ полученныя отъ старшихъ приказанiя она вносила поправки, считая себя умне стариковъ. Въ этой молодежи была и еще одна черта. Испытавъ въ жизни много видвъ въ самые нжные годы ея суровость, она какъ-то размякла и иногда, особенно когда ея интересы не были затронуты, она не умла настойчиво отказать.

Изъ старшихъ обитателей лагеря никто ни о чемъ-не просилъ Ардаганскаго. Фирсъ хотлъ было написать «цидулю» панн Зос, но, когда князь несмло сказалъ, что онъ не иметъ права передавать никакихъ писемъ, Фирсъ махнулъ безпечно рукой и сказалъ: — «Ну, нельзя, такъ и нельзя. Передайте, ваше сiятельство, Зоськ, что я по прежнему ей вренъ, боле потому, что тутъ и измнить то ей не съ кмъ. Никакой даже чернокожей обезьяны двичьяго рода тутъ нтъ. Такъ и пере-дайте, чтобы значитъ не безпокоилась. А разыскать ее можете черезъ госпожу полковницу Ферфаксову. Он общали о Зоськ позаботиться, чтобы не путалась съ кмъ не слдуетъ» … Старый Нифонтъ Ивановичъ просилъ, и очень трогательно, передать его поклоны генеральш, полковниц и барышн. «Топси пожмите лапку, скажите, чтобы не скулила. Помнитъ ее старый ддушка».

Все это было легко и просто тамъ, на остров Россiйскомъ, но какъ оказался онъ противъ глубокихъ, полныхъ вры и печали глазъ Нордековой, какъ увидалъ маленькiе, сверлящiе буравчиками глазки Неонилы Львовны, почувствовалъ бдный Михако, что его дипломатическiя способности очень невысокаго сорта… «Лучше всего говорить правду», — подумалъ онъ, — «не всю, конечно, правду. И отмалчиваться, а главное, поскоре уйти. Это не очень любезно, ну да поймутъ же и простятъ».