Подвиг

Онъ нсколько разъ здилъ по порученiю Ранцева на Пиксановскую ферму. Потомъ здилъ и самостоятельно. Его, чистаго, воспитаннаго матерью, вдовою разстрляннаго большевиками генерала, юношу необычайно потянуло къ Галин. Все въ ней казалось такимъ несовременнымъ. Въ ней онъ нашелъ «Тургеневскую» двушку, о какой писали тогда, что этотъ типъ вымеръ и не можетъ быть въ ныншней жизни. А увидалъ ее, окруженную молодыми курочками и кроликами, услышалъ, какъ нжными именами она звала свою мать и почувствовалъ, что газетные писатели не правы и что «Тургеневская» двушка въ самомъ привлекательномъ ея вид можетъ быть и въ эмиграцiи. И съ первыхъ встрчъ полюбилъ Галину такою чистою и большою любовью, какою можно любить только въ неполные девятнадцать лтъ и когда жизнь видлъ со школьной скамьи, да изъ-подъ крыла любящей и врующей матери.

Съ букетомъ цвтовъ и большою коробкою конфетъ — безсознательная вольность, дань времени, — князь Ардаганскiй шелъ дождливымъ и хмурымъ туманнымъ утромъ на Пиксановскую ферму. Шесть километровъ, однако, пшкомъ, подъ дождемъ и по грязному, размытому и разъзженному деревенскому шоссе! Его срый элегантный костюмъ съ такою острою складкою на штанахъ, какую онъ видлъ у президента Думерга въ кинематограф, гд онъ былъ изображенъ вмст съ Брiаномъ на колонiальной выставк, размокъ.

Срыя тучи дымными клочьями низко неслись надъ полями, гд шла торопливая уборка пшеницы. Боялись, не загнили бы хлба на корню.

Ардаганскiй миновалъ деревню съ узкими улицами и съ желтыми высокими стнами садовъ и огородовъ, дошелъ до завтной срой калитки и дернулъ за ручку колокола.

— Qui est l`a?.. — сейчасъ же раздался милый звонкiй голосокъ, и Галина — какъ она выросла за это недолгое время — появилась въ черной рам раскрытой калитки. Мокрая прядь свтлыхъ волосъ легла на лобъ. Розовое ситцевое платье мягко обтягивало стройную ея двичью фигурку.

— Идите скоре въ комнаты. Вы совсмъ промокли. И платье ваше испортится. Смотрите, складку совсмъ потеряли.

Серебряный смхъ сопровождалъ ея слова.

Отъ «президентской» складки ничего не осталось. Штаны висли двумя канализацiонными трубами, какъ у Брiана на томъ же снимк. Совсмъ «демократическiе» стали штаны.

Галина пропустила князя въ калитку. — У-у …. У-у …, съ высокой ноты на низкую закричала куда-то къ огороду Галина. Изъ-за каменной ограды ей отвтило такое же мелодичное: «У-у ….У-у …» Чудной музыкой казались эти звуки Ардаганскому.

Любовь Дмитрiевна съ двумя кочанами капусты, прижатыми къ груди, вышла изъ огорода.

— Князь, — воскликнула она, — наконецъ-то! Ерема будетъ такъ радъ. Онъ такъ васъ поджидалъ вс эти дни …

Пиксановъ, обтирая руки, запачканные землею, вышелъ вслдъ за женою.

— Бож-же мой, да вы совсмъ промокли, — сказалъ онъ. — Ну, слава Богу, наконецъ-то … Когда прилетли? …

Князь Ардаганскiй сдлалъ круглые глаза.

— Отъ меня, князь, не скрывайтесь. He нужно. Можете быть вполн откровеннымъ. He людямъ — Богу и Родин служимъ. Ну вы, — обратился онъ къ жен и дочери, — готовьте что-нибудь гостю, покормитъ его надо. Гость надолго. Да и согрть. Водки, князь, не хотите?

Князь совсмъ смутился. Водки онъ никогда не пилъ. Но отказаться ему, зачисленному въ гусарскiй полкъ вольноопредляющимся, казалось немыслимымъ, Онъ промолчалъ.

— Пойдемте наверхъ. Тамъ тепле, скоре просохнете. Галинка, къ теб можно?

— Можно, папочка.

Какъ въ какое-то святое святыхъ поднимался князь въ комнату Галины по древней съ выбитыми ступенями лстниц, съ перилами, изъденными жучкомъ съ въвшейся пылью на стнахъ. Пиксановъ толкнулъ узкую дверь, и они вошли въ маленькую комнату. Почти всю переднюю стну занимало окно въ кружевныхъ занавскахъ. Оно было открыто. Отцвтшая липа въ шарикахъ смянъ протягивала къ нему мокрыя, пахнущiя свжестью втви. И вся комната была полна этимъ точно двичьимъ чистымъ ароматомъ. У стны стоялъ маленькiй диванъ, служившiй Галин постелью. На немъ лежали вышитыя шелковыя подушки. На каменномъ полу подл дивана былъ разостланъ коврикъ изъ сраго кроличьяго нжнаго мха, подбитый сукномъ оливковаго цвта. Въ углу у образовъ теплилась лампада. Вся стна надъ диваномъ была увшана портретами, фотографiями, открытками, изображавшими Государя, Императрицу и Царскую семью. И было видно, что это были «пенаты» Галины. Они были украшены, гд орденскою ленточкою, гд свжими цвтами. Весь образъ Галины былъ въ этой комнат такъ просто, но и такъ мило убранной. И этотъ образъ вполн отвчалъ той несказанной прелести идеальнаго о ней представленiя, какое было у князя Ардаганскаго.

— Садитесь, князь — указалъ на диванъ Пиксановъ. Ардаганскiй взялъ стулъ и слъ на самый кончикъ.

Онъ такъ боялся что-нибудь запачкать въ этой чистенькой горенк.

— Ну какъ хотите, — сказалъ Пиксановъ и плотно услся на постели дочери. — Когда вы летите обратно?

— Почемъ вы знате? … Вдь это такая тайна… — округляя испуганные глаза съ упрекомъ сказалъ Ардаганскiй.