— И облакъ великiй на немъ, и свтъ окрестъ его, и огнь блистаяйся. И посред его, яко виднiе илектра посред огня, и свтъ въ немъ: и посред яко подобiе четырехъ животныхъ. И сiе виднiе ихъ, яко подобiе человка въ нихъ …».
— Яко подобiе человка въ нихъ, — повторилъ ома омичъ.
Востротинъ читалъ, и по мр того, какъ онъ прочитывалъ виднiе пророка Iезекiиля, торжественне и умиленне становилось лицо омина. Онъ кивалъ головою въ ритмъ чтенiя, смахивалъ слезу и шопотомъ повторялъ прочитанное.
— «И внегда шествовати животнымъ, шествоваху и колеса держащеся ихъ: и внегда воздвизатися животнымъ отъ земли, воздвизахуся и колеса» …
— Такъ оно и было: внегда воздвизатися животнымъ отъ земли воздвизахуся и колеса. Такъ точно и я видлъ.
И опять шло мрное торжественное чтенiе стараго казака, стихъ за стихомъ описывалось необыкновенное явленiе, виднное пророкомъ и имъ описанное.
— «И надъ твердiю, яже надъ главою ихъ, яко виднiе камени сапфiра, подобiе престола на немъ, и на подобiи престола подобiе якоже видъ человчь сверху». [11]
— To былъ — аэропланъ, — сказалъ съ ршительной увренностью ома омичъ.
— Позвольте, — сказалъ Бруншъ. — Какой, гд аэропланъ?.. Когда жилъ пророкъ Iезекiиль и какой могъ онъ и гд видть аэропланъ?
— Господу доступно показать своему пророку все, что было и все, что будетъ, — сказалъ ома омичъ.
— А дйствительно странно, — сказалъ Селиверстовъ, — пророкъ Iезекiиль словами своего времени и тми понятiями, какiя были тогда, совершенно точно описалъ аэропланъ. Колеса, поднимающiяся вмст съ крыльями, сводъ, шумъ пропеллера — и слышахъ гласъ крилъ ихъ, внегда паряху, яко гласъ водъ многихъ, яко гласъ Бога Саддаi: внегда ходити имъ, гласъ слова, яко гласъ полка: и внегда стояти имъ почиваху крила ихъ». - He работалъ пропеллеръ и не было слышно шума. Просто поразительно. Точно и правда пророкъ Iезекiиль видлъ когда то аэропланъ …
— Да точно и видлъ, — убжденно сказалъ оминъ.
— Подлинно священная книга, — прошепталъ съ глубокимъ волненiемъ Каравай.
— Такъ вотъ я вамъ и скажу, что и мн «посред плненiя при рц нашей», тоже было виднiе аэроплана … Я работалъ сегодня далеко отсюда, знаете, гд лсъ становится рже, гд падинка образуетъ маленькую балочку и тамъ лысое, голое мсто. И работалъ я одинъ, отъ сучьевъ стволы освобождалъ. Работа легкая, снжокъ припархиваетъ, Несвита арестовали, повели его смерть принимать за вру Божескую, арестуютъ и меня, и мн Господь пошлетъ смерть однажды и отъ всего этого стало мн на душ легко и ясно. Чекисты далеко. Вблизи и арестантовъ никого нтъ, тихо въ лсу, никакая птица не поетъ, и я словами Давида ко Господу воззвалъ: — «услыша отъ храма святого своего гласъ мой и вопль мой предъ Нимъ внидетъ во уши Его … И подвижеся и трепетна бысть земля и основанiя горъ смятошася и подвигошеся яко прогнвася на ны Богъ. Взыде дымъ гнвомъ Его и огнь отъ лица Его воспламенится: углiе возгорся отъ Него. Избавитъ мя отъ враговъ моихъ сильныхъ и отъ ненавидящихъ мя: яко утвердишася паче мене». [12]Избавитъ мя, избавитъ мя отъ враговъ моихъ сильныхъ!.. такъ повторялъ я въ моленiи моемъ и «се духъ воздвизаяйся грядяще отъ свера и облакъ великiй въ немъ». Вотъ такъ, значитъ, я стою на молитв въ пади, снжинки алмазиками порхаютъ, свтъ тихiй съ неба льется и вижу ростетъ и ростетъ на моихъ глазахъ снжинка, становится громадною будто птицею и тихо безшумно падаетъ шагахъ въ ста отъ меня. И вижу — аэропланъ садится на землю.
— Аэропланъ?.. Безшумно?.. — сказалъ Селиверстовъ.
— Если человку привидлось, все можетъ быть, — сказалъ Пельзандъ.
— Нтъ, граждане, въ томъ то и дло, что это не привидлось, а и точно съ неба тихо и плавно опустился аэропланъ. Видалъ я самолеты не разъ. И на корпусномъ аэродром у Вологодско-Ямской слободы и на комендантскомъ пол у Коломягъ не разъ я видывалъ, какъ приземливаются наши летчики. Такъ это, граждане, было совсмъ по иному и аэропланъ на наши никакъ не походилъ. Свтлый, серебряный, не видимый и неслышный.
— Могли и такой изобрсти, — сказалъ Бруншъ. — Нмцы у насъ хорошо работаютъ. Удивительнаго ничего нтъ. Странно, что никто ничего такъ и не видлъ и не слышалъ.
— Можетъ быть и еще кто видлъ, да не говоритъ, боится, — сказалъ Селиверстовъ.
— Такъ вотъ, граждане, стою я, притаившись, и смотрю, и вижу выскакиваютъ напередъ четыре человка и разбжались по угламъ пади и стали какъ бы на сторож, а за ними еще двое. Одты въ кожаныхъ курткахъ, видно, — на мху и сапоги кожаные добротные, не иначе, какъ въ Москв или Ленинград въ Торгсин получили.
— Чекисты, — съ глубокимъ разочарованiемъ проговорилъ Бруншъ. — А вы то насъ готовили къ чему то чудесному. Врно, опять новая регистрацiя, а за нею допросы, пытки и казни …
— He думаю, чтобы чекисты … Уже очень я крпко и съ большою врою молился. Огонь поядающiй сошелъ съ неба. Вотъ какъ я думаю.
— Да почему? — спросилъ Востротинъ. Онъ внимательне и все съ большею и большею врою слушалъ то, что говорилъ ома омичъ.