Подвиг

— При пыткахъ я молчалъ, а когда становилось не въ моготу, славилъ Господа, что посылаетъ мн мученiя. Посл многихъ мукъ, посадили меня въ вагонъ. Вы знаете, что на каждомъ вагон царскаго правительства осталась надпись: «сорокъ человкъ, восемь лошадей». Такъ въ тотъ вагонъ насъ набили поболе ста человкъ! Ни теб ссть, ни теб лечь. Дыбомъ стояли всю дорогу, въ тснот и, извините-съ, въ нестерпимой вони. Утромъ сунули намъ ведро воды. Произошла большая давка и не только что лицо ополоснуть, но и напиться нико-му не удалось — расплескали всю воду. ды же намъ совсмъ ничего не давали. Я свой хлбецъ берегъ до чернаго дня, ибо зналъ, какая радость запечена мн въ томъ хлбц — радость вчная. На третiй день такого нашего путешествiя остановился нашъ поздъ, открыли двери и кричатъ намъ чекисты: — «выкидайся» … Ну, кто живъ былъ — тотъ самъ выкинулся, а кто умеръ въ такой дорог, его уже выкинули другiе и какъ падаль закопали возл полотна. Вотъ такъ то я и попалъ сюда.

Тутъ взрзалъ я хлбецъ и обрлъ вчное счастiе и радость въ утшительномъ слов святой книги.

ома омичъ благоговйно закрылъ книгу и поцловалъ ея покрышку. Онъ погасилъ огарокъ. Срый свтъ стоялъ за окнами. Арестанты начинали подниматься. Каторжный рабочiй день наступалъ.

V

Днемъ припархивалъ мелкiй снжокъ. Онъ ложился на мохъ красивыми звздочками и не таялъ. Мохъ былъ холодный и ломкiй, и въ глуби его арестанты находили на длинныхъ и крпкихъ нитяхъ-стебляхъ алую, крупную клюкву. Небо было синее и было непонятно, откуда падалъ алмазный сверкающiй снгъ. И потому ли, что погода была очень ужъ хорошая, тихая, ясная и въ лсу пахло смолою, хвоею и можжевельникомъ, потому ли, что осень несла сокращенiе работъ — какъ то тихо было на душ у арестантовъ. Ругань и крики не были такъ злобны, какъ всегда. До радости было далеко. Радоваться въ Россiи перестали съ того дня, какъ арестовали Царя, и на улицу вышла шумная гульливая толпа. Но солнце, голубизна высокаго неба, порхающiя въ воздух, алмазами вспыхивающiя снжинки наполняли сердца арестантовъ какою-то вдругъ народившейся надеждою, что должна же случиться въ ихъ судьб перемна.

Въ этотъ день ома омичъ особенно сiялъ. Точно онъ зналъ новость радостную для всхъ, точно прослышалъ про что то и хочетъ сказать, на весь каторжный мiръ крикнуть. Но … кругомъ, какъ и всегда, была охрана, чекисты прислушивались къ каждому слову, сказанному арестантомъ, свои сплетники и наушники готовы были за корку черстваго хлба предать. На душ постепенно посл утра, давшаго какiя то невозможныя, несбыточныя надежды, становилось тоскливо и жутко. Несвита утромъ арестовали. Въ одномъ изъ древесныхъ стволовъ былъ найденъ загнанный туда стальной клинъ. И хотя стволъ этотъ былъ далеко отъ того мста, гд работалъ Несвитъ, при обыск обнаружили у него, на веревочномъ крученомъ гайтанчик небольшой желзный восьмиконечный крестъ и на немъ надпись: — «Господи, спаси Россiю». Вотъ за этотъ то крестъ, за эту надписъ и озврли на него чекисты.

— Ишь ты, какой гадъ … Россiю надумалъ … Ты бы еще, буржуй, про царя помянулъ … Настоящiй буржуй … Истребляешь ихъ, истребляешь, а они все одно, какъ вошь какая, такъ отовсюду и лзутъ …

Несвитъ на допрос твердо и смло заявилъ, что это не онъ загонялъ клинъ въ дерево, но что, если бы у него такой клинъ былъ, онъ непремнно его загналъ бы … «Такъ вамъ, кровопiйцамъ, и надо», сказалъ онъ.

Вс понимали, чмъ это должно было кончкться: — на разсвт должны были Несвита разстрлять. И потому въ компанiи, окружавшей ому омича было особенное, разслабленное настроенiе, какое бываетъ всегда, когда есть въ дом умирающій, тяжко больной человкъ и еще того боле, когда въ дом ожидаютъ смертной казни близкаго человка.

Только самого ому омича это настроеніе точно не коснулось. Онъ, какъ зарядился съ утра своею веселою жизнерадостностью, такъ съ нею и остался до ночи. Когда угомонился баракъ-землянка и темная душная ночь стала кругомъ сторожить тревожный, тяжкiй сонъ каторжанъ, ома омичъ поднялся со своего мста и засвтилъ огарокъ. Онъ не сталъ читать самъ, но дождавшись, пока вс обычные его слушатели приблизились къ нему, передалъ книгу старому Востротину и сказалъ мягко и умиленно: -

— Попрошу васъ, Селифонтъ Богдановичъ, читать намъ о виднiи Iезекiилевомъ, а я вамъ доложу, какое и мн сегодня виднiе привидлось.

Востротинъ благоговйно принялъ книгу отъ омы омича, поцловалъ ее, открылъ на томъ мст, гд было заложено оминымъ и мягкимъ «церковнымъ» притушеннымъ баскомъ началъ читать: -

— «И бысть въ тридесятое лто, въ четвертый мсяцъ, въ пятый день мсяца, и азъ быхъ посред плненiя при рц Ховаръ: и отверзошася небеса, и видхъ виднiя Божiя».

Въ землянк было темно и смрадно. Густой храпъ, всхлипыванiя, икота, присвистъ тысячи людей, задыхающихся въ душномъ воздух, въ тяжеломъ сн, сливались въ страшную музыку и сопровождали медлительное, торжественное чтенiе Востротина.

— «И видхъ, и се, духъ воздвизаяйся грядяще отъ свера …»

— Да, такъ оно и было, — прошепталъ ома омичъ, — отъ свера …