Подвиг

— Понимаемъ … Понимаемъ … Слушаемъ… — неслось изъ за палей.

Арестанты остановились. Чекисты были живы. Ихъ преступленiе — сломанныя въ землянк двери и выбитыя окна, сейчасъ будутъ обнаружены и жесточайшiя кары послдуютъ за самовольный уходъ изъ казармы. Шедшiе къ палямъ стали пятится назадъ.

— Подыхать надо было намъ, а не своевольничать, — съ тяжелымъ вздохомъ прошепталъ Коровай.

— Все одно, тамъ ли, тутъ ли, подохнуть, всегда успемъ.

Селиверстовъ и съ нимъ два человка изъ другой землянки, кто былъ посмле, вошли за проволоку и, крадучись по надъ заборомъ, направились къ главнымъ воротамъ. Они заглянули въ нихъ. Кажется, и правда — ничего особеннаго не произошло.

Вншняя охрана, около сотни дюжихъ парней, набранныхъ изъ проштрафившихся чекистовъ, все больше уголовники, убійцы, воры, грабители, насильники, присланные сюда, чтобы издвательствомъ надъ совтскими каторжанами смыть свои преступленiя и доказать врность совтской власти, народъ до нельзя грубый и развращенныи властью надъ жизнью и смертью тысячъ подчиненныхъ имъ каторжанъ, люди крпкiе и здоровые, стояли въ дв шеренги на вытяжку. Противъ ихъ фронта, похаживалъ высокiй, статный человкъ съ сдыми волосами, въ кожаной куртк, хорошо, ладно одтый, вроятно, тотъ старшiй чекистъ или самъ комиссаръ, кого видлъ ома омичъ прилетвшимъ на аэроплан. Сзади него, какъ помощникъ или секретарь, былъ, такой же высокiй стройный человкъ съ сильно загорлымъ лицомъ. На немъ была написана четкая офицерская исполнительность. Селиверстовъ опытнымъ, наметаннымъ глазомъ. сейчасъ же опредлилъ: — изъ старыхъ кадровыхъ офицеровъ. «Эти», — подумалъ онъ, — «хуже всего. Исполнительны, врны и безстрастны».

Но дло было сдлано. Семь бдъ — одинъ отвтъ. Любопытство было сильне страха, и Селиверстовъ сталъ прислушиваться къ тому, что говорилъ прилетвшiй вчера. Это было нетрудно. Высокiй сдой человкъ говорилъ, какъ власть имущiй, громко и рзко, отчетливо выговаривая слова, какъ, бывало, въ Императорской армiи отдавали приказанiя полку хорошiе полковые командиры. Да и самъ онъ умло держался передъ фронтомъ. Пройдетъ тихо вдоль него, остановится, оглянетъ людей и продолжаетъ говорить. И это не рчь, нтъ, отнюдь не рчь съ ея неизмннымъ и часто дешевымъ краснорчiемъ, но это приказанiя и угрозы.

— Вы видли, что было въ комиссарской казарм, - говорилъ сдой человкъ. — Еще худшее будетъ съ вами при малйшей вашей попытк сопротивляться или при неисполненiи моихъ приказанiй. Я васъ такой смертiю казню, какая даже и вамъ не снилась …

— Понимаемъ, — глухо прокатилось по шеренгамъ.

— Потрудитесь снять ваши револьверы и патронташи и сложить ваши винтовки и все оружiе вотъ на этомъ мст подъ охрану … Подъ охрану …

Сдой человкъ смло подошелъ къ фронту и, взявъ одного изъ чекистовъ за воротникъ, спросилъ: -

— Ты гд служилъ при Государ Император?

— Въ Морочненскомъ полку … Призыва 1916 года.

— Какъ твоя фамилiя?

— Кабашниковъ, ваше скородiе.

— Вотъ ты и станешь часовымъ … Ты мн отвтишь за все … Самъ понимаешь, какъ …

— Понимаю, вашескородiе.

— Дальше … Въ казарм комиссаровъ, издали, камнями выбить окна и близко къ тому дому не подходить и никого не подпускать, пока вс газы не выйдутъ, a то и сами подохнете, какъ они. Когда я прикажу, тогда и приберете тамошнюю падаль.

— Понимаемъ, — раздался мрачный и глухой отвтъ.

— Сдавайте оружiе и идите строить и разбирать ссыльныхъ, какъ я вамъ это указалъ.

Чекисты, вытянувшись длинною очередью, сдавали ружья и, снявъ револьверы, складывали ихъ въ кучу.

Около кучи, заправскимъ часовымъ, сталъ Кабашниковъ.

Несомннно, что то произошло и произошло нчто необычайное, никогда здсь небывалое, точно и не совтское. «Государ Император«, «ваше скородiе», все

это очень запомнилось тмъ, кто подслушивалъ у воротъ.

Селиверстовъ побжалъ къ ожидавшимъ его у землянки арестантамъ и издали уже кричалъ: -

— Строиться, строиться, граждане, новая власть прiхала … Новая охрана идетъ совсмъ безоружная …

VII

Охрана была старая. Но то, что она была безъ винтовокъ и револьверовъ, сдлало ее иною. Чекисты несмло подходили къ выстроившимся каторжанамъ. Они не окрикивали, какъ обычно, безмолвныхъ шеренгъ, не издвались здорованьемъ съ оскорбительными кличками: «здорово, баржуи», на что требовалось разомъ и точно вороньимъ карканiемъ отвтить: — «здр-р-ра».

Они шли робко и, подойдя, говорили ласково заискивающе, называя то: «граждане», то «господа». Чувствовалось, что ихъ праздникъ кончился, и пришла какая-то новая власть, совсмъ не похожая на прежнюю совтскую.

— Господа, прошу выслушать приказъ. «Господа», трясущiеся на осеннемъ втру, въ завшиввшемъ бль, въ рваной одежд, босые, оборванные, отрепанные, кто въ подобiи шапокъ, кто съ обмотанной платкомъ головою, кто и вовсе безъ ничего съ краснымъ лысымъ черепомъ, съ больными исхудалыми, изможденными лицами, съ воспаленными, распухшнми, красными глазами, заросшiе неопрятными косматыми волосами, торчащими колтунами, тянули впередъ черныя жилистыя шеи и, казалось, не понимали того, что имъ говорили.