Подвиг

«Всяку нужду и скорбь людей Твоихъ, огради насъ всемогущею силою Твоею отъ напастей, гоненiй, изгнанiй, заключенiй и озлобленiй, да Тобою спасаеми, достигнемъ пристанища Твоего небеснаго и тамо съ Лики чистйшихъ небесныхъ силъ прославимъ Теб, Господа и Спасителя Нашего со Отцомъ и Святымъ Духомъ во вки вковъ» …

Во время чтенiя этой новой и показавшейся Нордекову необычайно смлой молитвы, онъ разсмотрлъ пожилого человка, стоявшаго у иконы Божiей Матери на колняхъ. Онъ былъ въ свтлыхъ штанахъ, въ темной рубашк и башмакахъ на босу ногу. Такъ онъ и былъ описанъ Ястребовымъ на Россiйскомъ острову.

Священникъ вышелъ читать заамвонную молитву. Молящiеся начинали выходить. Нордековъ подошелъ къ образу Божiей Матери и опустился на колни подл человка въ темной рубашк. Тотъ искоса взглянулъ на Нордекова и согнулся въ земномъ поклон. Въ тотъ же мигъ изъ за ворота его рубашки выскочилъ небольшой темный крестъ. Нордековъ усплъ увидть — «братскiй крестъ». Незнакомецъ поспшно спряталъ его за пазуху.

Все шло, какъ по писанному. Это ободрило Нордекова. Онъ нагнулся къ полу и прошепталъ:

— Коммунизмъ умретъ — Россiя не умретъ. Незнакомецъ не дрогнулъ, что называется «и ухомъ не повелъ». Онъ сталъ еще сильне креститься и съ страстнымъ надрывомъ, истово, склоняясь въ земномъ поклон, въ молитвенномъ экстаз довольно громко сказалъ:

— Господи, спаси Россiю!

И сейчасъ же, не глядя на Нордекова всталъ съ колнъ и пошелъ изъ церкви. Нордековъ пошелъ за нимъ. Онъ нагналъ его на улиц идущимъ съ низко опущенной головой. Они свернули въ переулокъ. Тутъ было безлюдно. Человкъ въ темной рубашк повернулся лицомъ къ Нордекову и быстро и нервно бросилъ:

— Давайте!

Нордековъ подалъ ему отрзокъ игральной карты съ кривымъ завиткомъ. Незнакомецъ сличилъ его съ достаннымъ имъ изъ кармана другимъ отрзкомъ карты, облегченно вздохнулъ и сказалъ:

— Пойдемте вмст. Только не въ ногу. Вы идите своимъ шагомъ … Я пойду частымъ. И пока молчите.

Такъ прошли они долго, избгая большихъ улицъ, и вышли, наконецъ, на набережную Невы. У гранитной скамьи на полукругломъ выступ, гд никого не было и вообще мсто было тихое незнакомецъ предложилъ Нордекову ссть.

— Не устали? Мы то привыкли ходить. Бгунами сдлались. Ничего что на камн? … Говорятъ не хорошо, да мсто за то тихое. И мильтонъ далеко.

Передъ ними были запущенныя зданiя большихъ дворцовъ. Сзади тихо плескала Нева. Свжiй втерокъ набгалъ съ моря. Чмъ то роднымъ и милымъ вяло отъ него Нордекову. Вдали немолчно шумлъ и греготалъ городъ … Родной городъ Санктъ-Петербургъ, или хужой — Ленинградъ?

XIII

— Ну что, посмотрли нашу столицу? … Прекрасную нашу Сверную Пальмиру, — началъ незнакомецъ. — Уже маленькаго, поверхностнаго взгляда достаточно, — вы вдь не интуристъ, — сами Петербуржецъ, такъ поймете что это такое! … Сумасшедшiй домъ! … Въ немъ еще кое-гд бродятъ призраки … Тни прошлаго … Ихъ мало … Этого прошлаго, какъ огня боятся … Его — не было. Понимаете, ни Николая Второго, ни Александровъ, ни Екатерины какъ бы не существовало. Они только Петра I кое какъ допускаютъ. Они его революцiонеромъ считаютъ, тоже въ род какъ бы большевикомъ. А впрочемъ вообще то у нихъ исторiя съ «октября» начинается. «Рысыфысыры», а потомъ эти самые совты. Больше ничего. Какъ поется у насъ: — «во и во, ну и больше ничево» … Такъ имъ старики то эти самые вотъ какъ еще опасны. Они помнятъ, а помнить теперь запрещено. У насъ — молодежь. Она ничего не знаетъ, ничего не видала. Т, кому было три года, когда пришла эта самая совтская власть. Вотъ эти то и есть самые ихъ горячiе поклонники. Что они видали? Они, какъ прозрли — увидали себя въ совтской школ второй ступени, Они учились въ холодныхъ классахъ, гд замерзали чернила, учились безъ пособiй, учебниковъ, безъ тетрадей, часто безъ карандашей. Въ молодые годы я бывалъ въ Кита. Я видалъ тамъ такiя же школы. Голодные китайчата въ холодной фанз хоромъ повторяли за учителемъ какiя то фразы … Такъ вотъ тогда это въ Кита было нормально и никого не удивляло. Здсь это удивляетъ только насъ, старыхъ людей, — молодымъ это такъ же нормально, какъ китайцамъ нормальной казалась ихъ холодная школа. Потомъ Вуз'ы … Голодное и холодное существованiе въ уплотненныхъ квартирахъ, или еще того хуже въ общежитiяхъ. Это, гражданинъ, каторга. Принудительно жить въ тснот, валяться на однихъ постеляхъ съ людьми, съ которыми ничего общаго не имешь — это же, повторяю, самая жестокая каторга. Притомъ самая лютая классовая ненависть между ними. Молодые люди и двушки живутъ вмст, любовь, ревность, страсть выкинуты изъ ихъ обихода — буржуазные предразсудки! … Одинъ «актъ», или, какъ съ жестокимъ остроумiемъ, съ каторжнымъ остроумiемъ, сказалъ нашъ совтскiй писатель: — «стаканъ воды» … Адъ!

— Какъ должны въ этомъ аду ненавидть большевиковъ, — сказалъ тихимъ голосомъ Нордековъ.