Подвиг

— Знаете что … Мы что то все сидимъ на одномъ мст и бесда наша подозрительно долга. Мильтонъ второй разъ идетъ мимо насъ. Простимся безъ лапанiя, это здсь не принято и разойдемся. Пройдемте въ «садъ трудящихся» … Чувствуете всю глубину чисто Уэлльсовской сентиментальной пошлости названiй нашихъ: «садъ трудящихся» — улица «красныхъ зорь», а, каково! Пошле ничего не придумаешь, а нашимъ швейкамъ и пишмашкамъ очень даже нравится. Какъ же хотите вы повернуть опять къ старому Державному Санктъ-Петербургу, къ блистательному Граду святого Петра, къ временамъ Екатерины, Александровъ и Николаевъ, къ Растрелли и Воронихинымъ, къ Эрмитажамъ и Этюпамъ … Это уже Ленинградъ — и навсегда … Итакъ въ «саду трудящихся» вы найдете меня у памятника Пржевальскому, знаете, гд у гранитной скалы лежитъ навьюченныйверблюдъ, а наверху генеральскiй бюстъ генеральской работы генерала Бильдерлинга … Ну-съ … Съ коммунистическимъпривтомъ! … Пока! …

Незнакомецъ всталъ и пошелъ, широко разворачивая носки своихъ старыхъ кожаныхъ туфель и чуть раскачиваясь. Онъ шелъ самой безпечной походкой. На всей его фигур было написано, что ему самъ чортъ не братъ и что онъ въ этомъ самомъ Ленинград подл мильтоновъ и чекистовъ чувствуетъ себя прекрасно. Нордековъ подождалъ немного и, перейдя набережную, вошелъ въ Александровскiй садъ.

XIV

Какъ все здсь напомнило ему его дтство! Такъ же какъ и тогда плнительный ароматъ кустовъ, скошенной травы и цвтовъ, свжесть испаряющейся росы, запахъ старыхъ цвтущихъ липъ встртилъ Нордекова въ «саду трудящихся». За ршеткой и густою зарослью кустовъ звонили трамваи, изрдка, дребезжа разбитыми рессорами, проносился автомобиль такси, и издалека, съ площади грубымъ нечеловческимъ голосомъ объявлялъ что то громкоговоритель … Гуляющихъ было мало. Часъ былъ обденный. Только дти играли недалеко отъ памятника. Надъ кустами въ просвт площади высились купола Исаакiевскаго собора. Ихъ тусклое, облзлое золото такъ много говорило сердцу Hopдекова.

Незнакомецъ издали увидалъ Нордекова. Онъ всталъ со скамьи, гд услся въ ожиданiи, пошелъ навстрчу полковнику, взялъ его подъ руку и зашепталъ на ухо:

— Надо отдать справедливость, васъ тамъ удивительно одли и загримировали. Васъ выдаютъ только глаза.

— А что въ нихъ? — не безъ тревоги спросилъ Нордековъ.

— Очень они у васъ живые и въ тоже время спо койные. Тутъ или мертвые, какъ у уснувшей рыбы, или горящiе сумасшедшимъ огнемъ, полные революцiоннаго пафоса. Середины и, главное, спокойствiя нтъ. Или комсомольскiй сумасшедшiй экстазъ и восторгъ, или унылая голодная напряженность безпартiйнаго. Сядемъ здсь … Какая тишина! … Никого кругомъ. Разв только воробьи донесутъ на насъ … He безпокойтесь и они съумютъ это сдлать … Вотъ эта то тишина и кажущееся безлюдье и обманываютъ иностранныхъ постителеи Ленинграда. Отсюда и идетъ легенда о мертвомъ и пустомъ Петербург … Ничего не пустой … Жизнь бьется и клокочетъ въ немъ. He та, конечно, жизнь, къ какой мы съ вами привыкли … Жизнь молодая … Людей страшно сказать: будущаго!… Этихъ свтлыхъ строителей райской жизни, какая настанетъ, когда удастся «пятилтка». Случалось вамъ бывать раннею весною въ запущенномъ лсу? Оранжевые папоротники покрыли его. Все мертво подъ ними. Ихъ переплетъ сломанныхъ втвей и старыхъ почернвшихъ листьевъ, кажется, все заглушилъ. И ничего здсь не будетъ больше во вки вковъ. А зайдите черезъ нсколько дней. Какая буйная, густая поросль новыхъ побговъ вытснила стариковъ. Все кругомъ зелено и лишь кое гд на самой земл вы можете найти черные остатки прошлогоднихъ папоротниковъ. Смерти въ природ нтъ — есть вчное торжество и побда жизни надъ смертью, «аще не умретъ — не оживетъ». Жизнь торжествуетъ черезъ смерть и черезъ убiйство. Стараго рабочаго, что съ тоскою въ сердц ждалъ, какъ и чему его научитъ студентъ вы не найдете на заводахъ. Новый никого не станетъ слушать. Онъ обълся «политграмотой» и у него нтъ охоты слушать чьихъ бы то ни было рчей. Да и зачмъ? Теперь самое разршенное и есть самое запрещенное. Смачная ругань противъ Бога и религiи, порнографiя ничмъ не прикрытая — вотъ что дала ему власть … И … спортъ … Есть отъ чего съ ума спятить. Глаза на лобъ лзутъ отъ всей этой жизни, гд нтъ ни минуты покоя.

— Но онъ рабъ.

— Какъ сказать … Да, конечно, больше чмъ рабъ. Ho онъ этого не понимаетъ. Ему некогда надъ этимъ задуматься. Напротивъ онъ опьяненъ свободой. Это не парадоксъ … Непрерывка … Пятидневка … Онъ строитель «пятилтки». Поэты въ его честь слагаютъ стихи, такiе сумасшедшiе, что и понять ихъ нельзя. Ясно одно: — въ егочесть. Онъ герой. Онъ хозяинъ. Лесть … Ахъ чего только не сдлаетъ лесть. Да еще на такiя свжiя нетронутыя дрожжи … Посмотрите, что длается лтомъ на пригороднихъ дорогахъ, и не въ праздникъ, праздниковъ нтъ, а благодаря пятидневкамъ и непрерывкамь каждый день! Толпа, давка. Все стремится за городъ, какъ бывало мы, Петербуржцы, говорили:-«ins gr"une».